Дом скитальцев

Колька не воображал, что он настоящий человек. Случая не представлялось, пробного камня, на котором человек испытывается. Он ждал и ждал своего испытания, проходил через него, оглядывался и понимал – не то. Первым его шагом был аттестат с медалью. Детдомовские воспитатели прямо оторопели, когда Карпов, Свисток, хулиган из хулиганов, в восьмом классе начал работать остервенело, после отбоя пробираться в комнаты для занятий, просить дополнительных уроков. Это было через год после знакомства с Рафаилом и Володей. Год он принюхивался, как дикий камышовый кот к рыбацким сетям, и – оп! – сунулся за рыбкой и там и остался. Отличник Карпов! Жизнь стала неподъемно-сложной из-за двух интеллигентных мальчиков, из-за их разговоров, будто на чужом языке. За один год разломали его лихую и спокойную жизнь, в которой он был на своем месте, и все прочие – на своем, и голыми руками его не возьмешь, обожжешься, а милиция – ну что она, милиция? Там все понятно. А у этих было все непонятно, «почему» у них было больше, чем воробьев на мостовой. Непонятным казалось самое простое. Вот почему ночью темно? «Потому что солнце заходит, гы-ы…» А ночью темно непонятно почему, оказывается. «Теоретически, – говорит Володя, – те-о-ре-тически должно быть светло всегда одинаково, а если ночью темно, то Вселенная конца не имеет, понял?»

Он добился, понял. Про Вселенную, про Эйнштейна и что теория относительности «вся выводится из пифагоровых штанов». И жизнь на шесть институтских лет стала опять простой и веселой, как электричка в субботу. Три последних года – лаборантом у шефа, потом дипломная работа и диплом с отличием, как по рельсам. Потом дикая, изнурительная, неистовая работа над Генератором, и короткие ночи в лаборатории на ватниках, вповалку – уже светает и собаки взлаивают в виварии. Опять добился. Пустили в Пространство втроем.

Все это казалось испытанием, а было пробой, проверкой на точиле, на котором он звенел, красовался и швырял искры звездочками. Сейчас он проходил испытание.

Куда делась его уверенность в суждениях, бравость! Здесь не было рельсов. Спасительная любовь, без которой он бы пропал, и та слагалась из «почему». «Бывает ли у нас такое?» Он не знал, не довелось узнать. Единственное «не знаю», за которое он благодарил свое прошлое.

«Почему ты полюбила меня?» – «Полюбила». – «Но почему – меня?» – «Потому что тебя. Ты – рыжий, как мой Уртам». – «Когда ты это почувствовала?» – «Почувствовала? Вот как я почувствовала. И так. Как мы с тобой сейчас». И опять обняла его, как ветер, дувший на обрыве над Рагангой. Была их вторая ночь, и в доме было так тихо, как никогда не бывает, как не бывает вообще. Он открывал глаза в сумрачный, тлеющий свет зеленых стен: свет был туманный. Он вытекал из листьев и, наполнив дом, уходил наружу, в лес, как теплый воздух на мороз. Клубами. Оставалась Мин около него и вместе с ним, и неестественная тишина, угрожающая отнять ее. Оторвать. Унести. Тогда она смыкала руки – и тишина становилась неслышимой, притаивалась до поры. А после он засыпал и во сне видел тишину и железные гремящие машины. Приснилось, что его вызвали к Наране отвечать, как в школе к доске. Опять он проснулся – Мин была рядом и проснулась тоже, словно не засыпала. Он спросил, как Нарана смогла научить их языку за один день. «Как нас научают языку Памяти за два-три дня во время воспитания, так и тебя, одинаково». Помолчали. Действительно, она лежала без сна, дыхание было свежее, не сонное. «Ты не спала, маленькая?» – «Нет. Мы спим меньше, чем вы». – «Женщины?» – «Ты спи, Адвеста. Раджаны спят меньше, чем лью-ди». – «Почему?» – «У вас нет Равновесия, поэтому». – «Что же вы делаете ночью?» – «Поем песни, говорим с Нараной. Иногда работаем». Он в сонном оцепенении лежал, ощущая тяжесть ее головы на своем плече. Она умела быть совершенно неподвижной – чтобы не мешать ему спать – и такой живой одновременно, что сердце проваливалось. «А как учит Нарана, я не знаю, – прошептала она. – Часто я думала, когда заканчивала воспитание, – как она учит? Не знаю… Ах, Адвеста!» Она вдруг обняла его голову, прижала, спрятала. От чего спрятала? От какой опасности пыталась прикрыть?

Прошуршало что-то в траве. Он прислушался – стихло. Крыса. Тиканья часов не слышно, забыл завести. И о часах никто не спрашивал, не интересовался. «Господи, что вы за люди такие?»

– Мин… Ты же Врач, ты же лечишь. Как же ты не знаешь о Наране? Может быть, Воспитатели знают, как она учит речи?