Домби и сын

Мысль о преступномъ побг до того взволновала душу капитана Куттля, что во все остальное время онъ дрожалъ, какъ въ лихорадк, особенно когда ему слышались шаги м-съ Макъ Стингеръ и шорохъ платья. Случилось, въ этотъ день на м-съ Макъ Стингеръ нашелъ добрый стихъ, и она была смирна, какъ овечка, что еще боле растревожило добраго капитана.

— Что сегодня угодно вамъ кушать, капитанъ Куттль? — спросила хозяйка ласковымъ тономъ. — Не хотите-ли пуддинга или бараньихъ почекъ? Пожалуйста, не церемоньтесь со мной.

— Благодарю васъ, сударыня, — возразилъ капитанъ. — Не безпокойтесь.

— Не хотите ли пирога съ начинкой, жареной курицы или яицъ? — спросила м-съ Макъ Стингеръ. — Угостите себя хоть разъ хорошимъ обдомъ, дорогой мой капитанъ.

— Благодарю васъ, сударыня. Ничего не хочу, — возразилъ капитанъ смиреннымъ тономъ.

— Васъ что-то тревожитъ, капитанъ, и, кажется, вы не совсмъ здоровы. Не принести ли вамъ бутылку хересу?

— Не мшаетъ, сударыня, если только вы сами выкушаете рюмку или дв. A между тмъ, — продолжалъ капитанъ, терзаемый лютыми угрызеніями совсти, — не угодно ли вамъ получить деньги впередъ за слдующую треть?

— Зачмъ же, капитанъ? — успете отдать въ свое время.

— Нтъ, сударыня, я не умю беречь денегъ, и вы меня очень обяжете, если потрудитесь взять впередъ. Деньги изъ моего кармана просачиваются, какъ вода.

— Въ такомъ случа, извольте, капитанъ, — отвчала м-съ Макъ Стингеръ, потирая руки. — Сама бы я никогда не спросила, но когда вы предлагаете, отказать не могу.

— И еще, сударыня, будьте такъ добры, потрудитесь отъ меня раздать вашимъ малюткамъ по восемнадцати пенсовъ, — сказалъ капитанъ, вынимая изъ шкапа жестяную чайницу, въ которой хранился его капиталъ. — Да ужъ сдлайте милость, прикажите всмъ дтямъ придти сюда: я бы очень желалъ ихъ видть.

Немедленно вбжали въ комнату маленькіе Макъ Стингеры и обвились вокругъ шеи капитана съ полнымъ довріемъ, котораго онъ такъ мало заслуживалъ. Эти ласки острымъ кинжаломъ вонзились въ капитанское сердце. Взглядъ Александра Макъ Стингера, его любимца, былъ для него невыносимъ; a голосъ Юліаны Макъ Стингеръ, вылитой матери, приводилъ его въ судорожный трепетъ, какъ отчаяннаго труса.

За всмъ тмъ капитанъ довольно сносно сохранилъ наружное спокойствіе и часа два провозился съ дтьми такимъ образомъ, какъ будто самъ былъ нжнымъ отцомъ семейства. Онъ сажалъ ихъ на колни, обнималъ, цловалъ и былъ столь снисходителенъ, что нимало не разсердился, когда маленькіе шалуны нанесли значительное поврежденіе лощеной шляп, усвшись на ней, какъ на гнзд. Наконецъ, когда капитанъ разстался съ этими херувимчиками, душой его овладла такая лютая тоска, какъ будто бы его приговорили къ вислиц.

Во мрак ночной тишины капитанъ уложилъ и заперъ свое тяжелое имущество въ шкапъ, намреваясь его оставить тутъ, по всей вроятности, навсегда. Изъ легкихъ вещей онъ сдлалъ узелъ и положилъ его подл себя, совсмъ готовый къ побгу. Ровно въ полночь, когда Карабельная площадь была погружена въ глубокій сонъ, и м-съ Макъ Стингеръ убаюкалась въ сладкомъ забвеніи съ своими птенцами, преступный капитанъ, прокрадываясь въ темнот на цыпочкахъ, отворилъ дверь и… пустился бжать во весь опоръ.

Преслдуемый образомъ м-съ Макъ Стингеръ, вскочившей съ постели и гнавшейся за нимъ въ своемъ ночномъ туалет, преслдуемый также живымъ сознаніемъ огромности преступленія, капитанъ ни разу не перевелъ духу на разстояніи между Корабельной площадью и магазиномъ инструментальнаго мастера. Нырнувъ въ комнату — Точильщикъ не спалъ — онъ тотчасъ же приказалъ запереть двери желзными засовами, и мало-по-малу началъ приходить въ себя.

— Уфъ, замучился, — пыхтлъ капитанъ, — уфъ!

— Разв была погоня, капитанъ? — спросилъ Робъ.

— Нтъ, нтъ! — отвчалъ капитанъ, измнившись въ лиц и прислушиваясь къ шороху шаговъ на улиц. — Только вотъ что, любезный: если придетъ сюда какая женщина, кром тхъ двухъ, что были здсь при теб, и станетъ спрашивать про капитана Куттля, отвчай всегда, что ты ничего не знаешь и даже не слыхалъ никогда о капитан съ такой фамиліей. Помни это хорошенько.

— Не забуду, капитанъ.

— А, пожалуй, ты можешь сказать, что читалъ въ газетахъ объ отплытіи какого-то Куттля въ Австралію вмст съ шайкой эмигрировавшихъ сорванцовъ, которые поклялись никогда не возвращаться въ Европу.

— Слушаю, капитанъ, — отвчалъ Робъ, мучимый ужасной звотой.

— Если будешь уменъ и въ точности исполнишь вс мои приказанія, — продолжалъ капитанъ, — я устрою тебя такъ, какъ теб не грезилось. Ступай теперь, спи, a я уберусь въ Соломонову спальню.