Домби и сын

Онъ стоялъ на своемъ обыкновенномъ мст и въ своей обыкновенной поз, уставивъ глаза на коверъ передъ каминомъ, когда вошелъ въ комнату его братъ съ пачкою писемъ, полученныхъ въ продолженіе дня. М-ръ Каркерь, переставъ наблюдать конторскій полъ, обратилъ геперь все свое вниманіе на брата, и когда тотъ, положивъ письма на столъ, хотлъ уже идти, главный приказчикъ остановилъ его вопросомъ:

— Зачмъ ты приходилъ сюда, Джонъ Каркеръ?

Его братъ указалъ на письма.

— Странно, любезный, ты ходишь сюда каждый день и ни разу не освдомишься о здоровьи нашего хозяина.

— Сегодня поутру говорили въ контор, что м-ръ Домби поправляется, — отвчалъ братъ.

— Какая, подумаешь, кроткая овечка! — улыбаясь возразилъ приказчикъ. — Если бы этакъ м-ръ Домби схватилъ горячку или, чего добраго, отправился на тотъ свтъ, ты, конечно, мой милый, стосковался бы съ печали: не такъ ли?

— Я былъ бы очень огорченъ.

— Онъ былъ бы огорченъ! — возразилъ приказчикъ, указывая на брата, какъ будто тутъ стоялъ еще человкъ, къ которому онъ обращался. — Онъ былъ бы очень огорченъ! Ай да братецъ! И эта ветошь, эта гадина, прибитая носомъ къ стн уже чортъ знаетъ сколько лтъ и чортъ знаетъ для чего, тоже хвастается своей преданностью, благодарностью, уваженіемъ и, пожалуй, самоотверженіемъ! И ты думаешь, любезный, что, вотъ такъ теб и поврятъ!

— Я ни въ чемъ тебя не увряю, Джемсъ. Будь, ради Бога, справедливъ ко мн, какъ и къ другимъ. Ты предлагаешь вопросъ, и я отвчаю; это, кажется, въ порядк вещей.

— И теб точно не на что пожаловатьсн, мокрая ты курица! — закричалъ приказчикъ съ необыкновенной запальчивостью. — Гордое обхожденіе тебя не раздражаетъ, глупые капризы, надутая важность, дерзкіе выговоры, упреки, — все это теб ни по чемъ! Да кой чортъ! человкъ ты или мышь?

— Было бы очень странно, если бы два человка, прожившіе вмст цлые годы и поставленные въ отношеніи одинъ къ другому какъ начальникъ и подчиненный, не находили другъ въ друг какихъ-нибудь поводовъ къ неудовольствіямъ, особенно если взять въ разсчетъ предубжденіе ко мн м-ра Домби. Но кром того, что моя исторія здсь…

— Его исторія здсь! — воскликнулъ Джемсъ. — Это твой всегдашній конекъ. Ну, продолжай!

— Кром того, что моя здшняя исторія обязываетъ меня собственно быть благодарнымъ, я увренъ, что во всемъ торговомъ дом не найдется ни одного человка, который бы не находилъ повода къ признательности. Не думай, братъ, чтобы здсь оставались хладнокровными къ судьб м-ра Домби; совсмъ напротивъ, несчастное приключеніе съ почтеннымъ представителемъ фирмы огорчило боле или мене каждаго изъ насъ.

— Да, y тебя особыя причины быть благодарнымъ! — воскликнулъ Джемсъ презрительнымъ тономъ. — Глупецъ! неужели ты не видишь, зачмъ ты удержанъ въ этой контор? Ты ни больше, ни меньше, какъ дешевый урокъ для всей остальной сволочи и вмст великолпнйшій образчикъ милосердія Домби и Сына, которымъ очень нужны такіе образчики для увеличенія кредита.

— Я думаю, напротивъ, — отвчалъ братъ кроткимъ тономъ, — что фирма удержала меня по другимъ, боле безкорыстнымъ причинамъ.

— По какимъ это, интересно бы знать? Ужъ не по чувству ли христіанскаго милосердія и любви къ ближнему? Глупецъ!

— Послушай, Джемсъ. Хотя узы братства между нами разорваны давнымъ-давно…

— Кто же разорвалъ ихъ, почтеннйшій?

— Я, дурнымъ поведеніемъ. Я ни въ чемъ не обвиняю тебя.

— Это очень мило съ твоей стороны не обвинять меня, — возразилъ главный приказчикъ, выставляя на показъ свои блистательные зубы. — Ну, продолжай!

— Хотя узы братства, говорю я, давно разорваны между нами, однако я убдительно прошу не осыпать меня безполезными упреками и не перетолковывать моихъ словъ. Я хотлъ только замтить, что несправедливо было бы съ твоей стороны предположеніе, что только ты одинъ лично уважаешь м-ра Домби, хотя, разумется, ты боле всхъ насъ имешь причинъ дорожить благосостояніемъ фирмы: ты поставленъ здсь выше всхъ, удостоенъ полной довренности, обогащенъ и осыпанъ всми милостями, и м-ръ Домби обходится съ тобою, какъ съ товарищемъ и другомъ. Но, при всемъ томъ, я нравственно убжденъ и повторяю еще, что вс здсь уважаютъ представителя фирмы.

— Ты лжешь! — закричалъ приказчикъ, вспыхнувъ отъ гнва. — Ты подлый лицемръ, Джонъ Каркеръ, и я повторяю, что ты лжешь!

— Остановись, Джемсъ! что ты разумешь подъ этими обидными словами?

— A вотъ видишь ли, любезный, что я подъ этимъ разумю, — отвчалъ приказчикъ, показывая брату оконечность указательнаго пальца. — Ты можешь сколько теб угодно надвать маску подлйшаго лицемра, я вижу тебя насквозь и знаю наизусть свычаи и обычаи всей конторской сволочи. Нтъ здсь ни одного человка, отъ меня до послдняго молокососа, который бы сколько-нибудь уважалъ хозяина этихъ заведеній. Вс ненавидятъ Домби и втихомолку посылаютъ ему тысячи чертей. Чмъ кто ближе къ его милостямъ, тмъ ближе къ его нахальству. Вс и каждый удаляются отъ него по мр приближенія къ нему, и будь y кого побольше смлости, тотъ открыто возсталъ бы противъ этого гордеца. Вотъ какой здсь законъ!