Домби и сын

— Куда же они ухали той ночью, Робинъ? По прямой дорог, касатикъ? Какъ они ухали? Гд ты ее видлъ? Смялась она? плакала? Разсказывай обо всемъ, голубчикъ, — выкрикивала старуха, прижимаясь къ нему ближе и схвативъ его за об руки, при чемъ глаза ея прыгали и сверкали необыкновеннымъ свтомъ. — Ну, раскошеливайся! Мн надобно знать обо всемъ. Впередъ, голубчикъ! Вдь мы съ тобой давно мняемся нашими секретами, не такъ ли? Мы не выдадимъ другъ друга. Прежде всего, куда они похали, Робинъ?

Злосчастный Точильщикъ вздохнулъ тяжело и остановился.

— Оглохъ, что ли, ты? — спросила старуха сердитымъ голосомъ.

— Погоди, миссисъ Браунъ, я вдь не такъ скоръ, какъ молнія. A желалъ бы, чортъ побери, сдлался на этотъ разъ громовой стрлой, чтобы упасть на нкоторыхъ людей, которые, видишь ты, слишкомъ лакомы до чужихъ длъ.

— Что ты говоришь?

— Я говорю, миссисъ Браунъ, что не мшало бы намъ съ тобой выпить по стаканчику настойки. Сердцу, знаешь, какъ-то веселй. Ну, такъ куда они ухали, спрашиваешь ты? То есть, куда ухали, онъ и она, такъ что ли?

— Да, да, касатикь.

— Сказать по правд, они никуда не ухали, то есть, оба-то они, вмст-то, я разумю, никуда не ухали.

Вдьма приготовилась, по-видимому, опять вцпиться въ его волосы и горло, но удержалась въ ожиданіи дальнйшихъ объясненій.

— Такъ-то, бабуся, — продолжалъ отчаянный Точильщикъ, — ни одинъ чортъ теб не скажетъ, куда они похали, потому что, видишь ты, они ухали различными дорогами, по одиночк.

— Вотъ что! Смекаю, касатикъ: они назначили мсто, гд должны съхаться? Такъ, такъ!

— То есть, если бы имъ не нужно было съхаться, они, я полагаю, остались бы дома, миссисъ Браунъ, не такъ ли?

— Правда, касатикъ, правда. Ну, что дальше? продолжай? — говорила старуха, ухватившись крпче за его руки, какъ будто опасаясь, какъ бы онъ не ускользнулъ.

— Да что же теб надобно, миссисъ Браунъ? Разв этого мало? — возразилъ отчаянный Точильщикъ, терпвшій во все это время невыносимую пытку, какъ будто съ каждымъ отвтомъ вытягивалась изъ него новая жила. — То есть, еще смялась ли она въ ту ночь? Кажись, ты спрашивала, бабушка смялась ли она?

— Или плакала? — прибавила старуха, кивая головой.

— Не смялась и не плакала, — сказалъ Точильщикъ. — Она была такъ тверда, когда она… и я… послушай, бабушка, теб, я вижу, нужна вся подноготная. Такъ и быть! Только дай напередъ торжественную клятву, что ты никому объ этомъ не заикнешься.

— Мгсъ Браунъ, іезуитка отъ природы, немедленно поклялась всемогущимъ Творцомъ, прибавивъ, что въ случа нарушенія клятвы, она готова провалиться въ преисподнюю, въ таръ-тарары. При этомъ она сдлала исподтишка лукавый кивокъ на м-ра Домби.

— Такъ въ ту пору, говорю я, когда она и я пошли къ Саутгемптону {Southampton — одиа изъ главныхъ частей Лондона на берегу Темзы, гд есть перевозъ, называемый также Southampton. Прим. перев.}, она была такъ тверда, какъ гранитъ, — продолжалъ Точильщикъ. — Такою же она была и поутру, миссисъ Браунъ. Когда на разсвт она сла въ шлюпку и похала, я, какъ ея слуга, стоялъ на берегу, чтобы видть, все ли благополучно, она ни въ чемъ и нисколько не измнилась. Теперь довольна ли ты, миссисъ Браунъ?

— Нтъ, голубчикъ, еще не совсмъ, — отвчала м-съ Браунъ ршительнымъ тономь.

— Вотъ навязалась старуха! Ахъ, Ты Господи, Твоя воля! — визжалъ неутшный Точильщикъ, безполезно горюя о своей судьб. — Да чего теб еще надо, миссисъ Браунъ?

— Что сталось съ хозяиномъ? куда онъ двался? — спрашивала старуха, прижимаясь къ нему тсне и пронизывая его своими кошачьими глазами.

— Ну, вотъ этого я, ей же ей, не знаю, миссъ Браунъ, — отвчалъ Точильщикъ. — Лопни мои глаза, если я вдаю сколько-нибудь, что онъ тогда длалъ, куда похалъ или зачмъ. Помню только, и хорошо помню, онъ сказалъ мн на прощаньи, чтобы я держалъ свой языкъ за зубами; не то прибавилъ онъ, я повшу тебя на первой осин. И я скажу теб, м-съ Браунъ, какъ искреннему другу, что если теб вздумается проболтаться кому-нибудь ма счетъ того, о чемъ мы съ тобой толковали, то ужъ лучше ты взорви себ черепъ или сожги себя вмст съ этой избушкой, не то онъ догонитъ и захватитъ тебя въ самомъ омут чертей. Ты и вполовину его не знаешь такъ, какъ я, миссисъ Браунь! Не будетъ отъ него никакого спасенья, говорю теб.

— Разв я не поклялась теб, голубчикъ? — возразила старуха тономъ упрека. — Небось, я сумю сдержать клятву.

— То-то же, смотри, миссисъ Браунъ, я надюсь, ты не захочешь погубить ни себя, ни меня.

При этомъ дружескомъ совт онъ бросилъ на нее умильный взоръ и съ особеннымъ эффектомъ кивнулъ головою; но, не находя слишкомъ большой отрады при встрч съ желтымъ лицомъ и хорьковыми блками старой вдьмы, прижавшейся къ нему еще тсне, онъ неохотно опустилъ глаза въ землю и слъ переминаясь на свой стулъ, ршившись, по-видимому, во что бы то ни стало, хранить упорное молчаніе при всхъ послдующихъ вопросахъ. Старуха между тмъ, пользуясь этимъ случаемъ, подняла на воздухъ указательный палецъ своей правой руки, давая знать своему тайному наблюдателю, что вотъ теперь-то собственно онъ долженъ слушать обоими ушами.