Домби и сын

— Слѣдовательно, братъ мой, вступая во второй бракъ, сдѣлалъ то, что и должно было ожидать отъ Павла Домби. Признаюсь однако-жъ, это меня изумляетъ, хотя пріятно изумляетъ. Когда Павелъ выѣхалъ изъ города, я никакъ не ожидала, чтобы y него могла родиться за городомъ какая-нибудь привязанность, хотя я очень хорошо знала, что здѣсь онъ ни въ кого не влюбленъ. Какъ бы то ни было, партія во всѣхъ отношеніяхъ самая приличная, такъ что лучше и желать нельзя. Мать, безъ всякаго сомнѣнія, женщина тонкая и со вкусомъ, и, разумѣется, я не въ правѣ осуждать, зачѣмъ она желаетъ жить вмѣстѣ съ ними; это — дѣло Павла, a не мое. Невѣсты я еще не видала, но, судя по портрету, она — красавица первой руки. Имя y ней прекрасное, мнѣ, по крайней мѣрѣ, кажется, что Эдиѳь — необыкновенное и вмѣстѣ высокое имя. Стало быть, Лукреція, я не сомнѣваюсь, вы съ удовольствіемъ услышите, что свадьба будетъ на этихъ дняхъ и, конечно, съ восторгомъ узнаете объ этой перемѣнѣ въ положеніи моего брата, который столько разъ удостаивалъ васъ своимъ благосклоннымъ вниманіемъ.

Вмѣсто словеснаго отвѣта, миссъ Токсъ дрожащею рукою взяла лейку и повела блуждающимъ взоромъ вокругъ комнаты, какъ будто соображая, какую часть мебели надлежало вспрыснуть содержащеюся влагою. Въ эту минуту отворилась дверь. Миссъ Токсъ вздрогнула, захохотала и безъ всякихъ предварительныхъ объясненій бросилась въ объятія вошедшей особы, не сознавая, къ счастью, возвышеннаго негодаванія м-съ Чиккъ и мефистофелевской радости майора, который все это время сидѣлъ y себя подъ окномъ съ двухстволыюй трубкой.

Высокая честь держать въ объятіяхъ прелестную дѣву, упавшую въ обморокъ, досталась ма долю горемычнаго туземца, который, по именному предписанію своего владыки, пришелъ навѣдаться о состояніи драгоцѣннаго здоровья миссъ Токсъ. При этомъ посольствѣ въ инструкцію его вошли еще другія очень строгія предписанія, которыхъ — увы! — исполнить было невозможно, несмотря на бдительный надзоръ яростнаго властелина, слѣдившаго за всѣми происшествіями черезъ двухствольную трубку. Бѣдный туземецъ трепеталъ за свои кости.

A между тѣмъ миссъ Токсъ, прильнувъ къ груди неожиданнаго пришельца, тихонько смачивала его теплой влагой изъ зеленаго кувшинчика, остававшагося въ ея рукахъ, какъ будто посланникъ майора Багстока былъ тропическимъ растеніемъ (оно и справедливо), требовавшимъ на европейской почвѣ поливанія искусственнымъ дождемъ. М-съ Чиккъ, сначала не принимавшая никакого участія въ безмолвной сценѣ, приказала, наконецъ, туземцу положить свое бремя на софу и удалиться. Вслѣдъ за тѣмъ она принялась съ большимъ усердіемъ оживлять безчувственную подругу.

Но въ хлопотахъ м-съ Чиккъ отнюдь не было замѣтно того нѣжнаго участія, которое обыкновенно характеризуетъ дочерей Евы, когда онѣ въ подобныхъ случаяхъ ухаживаютъ одна за другой. Не сестра милосердія, a палачъ среднихъ вѣковъ, палачъ вѣковъ, столь оплакиваемыхъ и въ Англіи многими добродѣтельными людьми, стоялъ теперь передъ несчастной женщиной, приводимой въ чувство единственно для приготовленія къ новымъ безпощаднымъ пыткамъ. Спиртъ, духи, соль, холодная вода и другія испытанныя средства употреблены были въ дѣло съ полнымъ успѣхомъ. Но когда миссъ Токсъ мало-по-малу пришла въ себя и открыла глаза, м-съ Чиккъ отпрянула отъ нея, какъ отъ злодѣя, и вновь явилась передъ ней, какъ передъ Гамлетомъ тѣнь отца, но не съ кроткимъ и печальнымъ взоромъ, a съ проклятіями и укорами на грозномъ челѣ.

— Лукреція, — сказала м-съ Чиккъ, — я не стану скрывать своихъ чувствъ. Это безполезно. Глаза мои открылись однажды навсегда. Не далѣе какъ за часъ самъ архангелъ не увѣрилъ бы меня въ томъ, что теперь ясно, какъ день.

— Обыкновенная слабость, — лепетала миссъ Токсъ, — не безпокойтесь. Скоро я совсѣмъ оправлюсь.

— Скоро вы совсѣмъ оправитесь! — повторила миссъ Чиккъ съ презрительнымъ негодованіемъ. — Думаете ли вы, что я ослѣпла? Воображаете ли, что я глупа, какъ ребенокъ! Благодарю васъ, Лукреція, благодарю!

Миссъ Токсъ устремила на подругу умоляющій взоръ и приставила платокъ къ заплаканнымъ глазамъ.

— Если бы кто другой началъ увѣрять меня въ этомъ, — продолжала м-съ Чиккъ величественнымъ тономъ, — мнѣ кажется, я бы готова была поразить его, какъ безстыднаго клеветника. Благодарю васъ, Лукреція Токсъ. Глаза мои открылись однажды навсегда. Спала съ нихъ роковая повязка, и слѣпота дружескаго довѣрія не имѣетъ болѣе мѣста. Лукреція Токсъ, вы играли мной какъ мячикомъ, вы лукавили и кривили душой наперекоръ моей искренности! Конецъ теперь вашимъ интригамъ, увѣряю васъ.

— О, на что вы намекаете, мой ангелъ, съ такою жестокостью! — проговорила миссъ Токсъ, задыхаясь отъ слезъ.

— На что я намекаю? Спросите собственное сердце, Лукреція Токсъ. A между тѣмъ убѣдительно прошу уволить меня отъ вашихъ фамильярныхъ нѣжностей. Во мнѣ еще осталось чувство уваженія къ самой себѣ, хотя, быть можетъ, вы этого не думаете.

— Луиза, Луиза! какъ вы можете говорить подобнымъ языкомъ!