Домби и сын

— Лучше, гораздо лучше лежать въ могилѣ, — вопіяла м-съ Скьютонъ, — чѣмъ выносить всѣ эти ужасы! О Боже мой! собственное дѣтище, собственная плоть и кровь питаетъ противъ меня злобу отъявленнаго врага?

— Время взаимныхъ упрековъ между нами, матушка, уже прошло, не возобновляйте его!

— Да не ты ли возобновляешь это несчастное время? Тебѣ извѣстна моя чувствительность, и, какъ нарочно, ты поражаешь меня безъ всякой пощады, и въ какое время! когда я должна всячески позаботиться, чтобы завтра выставить себя въ приличномъ свѣтѣ! Удивляюсь тебѣ, Эдиѳь. Превращать свою мать въ безобразное чучело, и когда? въ день своей свадьбы!!!

— Я сказала, что Флоренса должна ѣхать домой.

— Ну, и пусть уѣзжаетъ! — скороговоркой отвѣчала запуганная мать. — Я даже рада, что она уѣдетъ. Что мнѣ въ этой дѣвочкѣ?

— A для меня эта дѣвочка то, что изъ за нея, матушка, я готова отречься отъ васъ, точно такъ же какъ хотѣла отречься отъ него завтра въ церкви. Въ ея грудь не долженъ западать зародышъ того зла, которое развилось и окрѣпло во мнѣ: въ этомъ вамъ ручаюсь. Оставьте ее въ покоѣ и откажитесь разъ навсегда отъ намѣренія преподавать ей уроки, которыми пользовалась собственная ваша дочь. Это — не трудное условіе для васъ.

— Конечно, если бы ты предложила его, какъ нѣжная дочь; но такія до крайности оскорбительныя слова…

— Оскорбительныхъ рѣчей болѣе не будетъ. Надѣюсь, наши отношенія кончились. Идите своей дорогой и наслаждайтесь плодами своихъ трудовъ. Забавляйтесь, веселитесь, наряжайтесь, сколько вамъ угодно, и будьте счастливы. Цѣли нашихъ жизней достигнуты. Каждая изъ насъ пойдетъ своей дорогой. Съ этого часа ни слова о прошедшемъ. Прощаю вамъ вашу долю въ завтрашнемъ позорѣ. За себя стану просить Бога.

Затѣмъ она пожелала м-съ Скьютонъ спокойной ночи и отправилась въ свою спальню твердымъ и мѣрнымъ шагомъ, который, казалось, подавлялъ всякое волненіе ея души,

Но тѣмъ большая тревога возстала въ этой душѣ, когда она осталась одна. Пятьсотъ разъ прошла она взадъ и впередъ между блестящими уборами къ завтрашнему утру. Ея волосы распустились, глаза горѣли лихорадочнымъ блескомъ, бѣлая грудь побагровѣла отъ ударовъ ея мстительной руки, и она, казалось, хотѣла растерзать въ конецъ свою собственную красоту, ненавистную, презрѣнную, опозоренную. Такъ проводила послѣднюю ночь передъ свадьбой Эдиѳь въ борьбѣ со своимъ безпокойнымъ духомъ, неукротимымъ подъ ярмомъ всесильнаго рока.

Наконецъ, случайно прикоснулась она къ отворенной двери, которая вела въ комнату Флоренсы.

Эдиѳь вздрогнула, остановилась и заглянула туда.

При свѣтѣ мерцающей лампады она увидѣла спящую дѣвушку въ расцвѣтѣ невинности и красоты. Эдиѳь притаила дыханіе, и какая-то невольная сила повлекла ее къ Флоренсѣ.

Ближе и ближе подходила она, и наконецъ, губы ея прильнули къ нѣжной рукѣ, свѣсившейся съ постели. Это прикосновеніе имѣло дѣйствіе того ветхозавѣтнаго жезла, который нѣкогда источилъ живительную воду для народа, погибавшаго отъ жажды.

Эдиѳь стала на колѣни подлѣ постели, спустила растрепанные волосы на подушку, и слезы ручьями заструились изъ ея глазъ.

Такъ провела Эдиѳь Грэйнджеръ послѣднюю ночь передъ свадьбой.

Глава XXXI

Свадьба

Разсвѣтъ, со своимъ безстрастнымъ, блѣднымъ лицомъ, робко прокрадывается въ церковь, подъ которой покоится прахъ маленькаго Павла и его матери, и уныло заглядываетъ въ окна. Холодно и мрачно. Ночь держится еще на мраморномъ полу и гнѣздится въ углахъ и закоулкахъ. Уже виденъ циферблатъ на часахъ высокой колокольни, еще сѣрый и туманный, но готовый служить маякомъ на бурномъ морѣ человѣческихъ суетъ, еще не всплывішіхъ на поверхность послѣ вечерняго отлива. Спитъ утомленный городъ крѣпкимъ сномъ богатыря, и утренняя заря еще не смѣетъ заглянуть въ его окна.

Тревожно проносясь и летая вокругъ церкви, разсвѣтъ оплакиваетъ свое кратковременное царство, и слезы его капаютъ на стекла оконъ, и деревья вокругъ церковныхъ стѣнъ ровно склоняютъ свои головы, изъявляя сочувствіе дружескимъ шелестомъ льстьевъ. Ночь постепенно блѣднѣетъ и съ трепетомъ оставляетъ церковь, но еще упорно держится въ сводахъ и прячется среди гробовъ. Мало-по-малу наступаетъ день: колокольный циферблатъ очистился отъ сѣраго тумана, разсвѣтъ осушаетъ свои слезы, подавляетъ жалобы и, выгнавъ ночь изъ послѣдняго ея убѣжища, въ испугѣ запирается самъ въ церковныхъ сводахъ и между мертвецами, до тѣхъ поръ, пока свѣжая ночь въ свою очередь не выгонитъ его оттуда.

Полчища мышей, занимавшихся всю ночь молитвенниками усердныхъ христіанъ, спѣшатъ укрыться въ своихъ норахъ и въ испугѣ собираются вмѣстѣ, заслышавъ шумъ y церковныхъ дверей. Сторожъ и надзиратель могилъ рано являются въ это утро; но еще раньше ихъ пришла и дожидалась въ церковной оградѣ м-съ Миффъ, смотрительница церковныхъ ложъ [17], сухопарая, пискливая старуха въ нищенскомъ салопѣ.