Домби и сын

Курица и сосиски простыли, и яичный соусъ застылъ до послѣдней степени густоты, прежде чѣмъ добрый капитанъ припомнилъ, что они сидѣли за столомь; но, разъ обративъ вниманіе на этотъ пунктъ, онъ принялся за свои блюда вмѣстѣ съ Діотеномъ, при помощи котораго роскошный пиръ быстро подошелъ къ желанному концу. Когда Флоренса начала убирать со стола, выметать очагъ и приводить въ порядокъ мебель маленькой гостиной, восторгъ и удивленіе капитана могли сначала равняться только горячности его протеста противъ этой хлопотливости молодой дѣвушки, a потомъ мало-по-малу эти чувства возвысились до такой степени, что онъ самъ ничего не сталъ дѣлать и только съ безмолвнымъ изумленіемъ смотрѣлъ на Флоренсу, какъ на прекрасную волшебницу, которая каждый день совершаетъ для него эти чудеса; при этомъ красный экваторъ на челѣ капитана запылалъ съ новой силой, выражая его неописуемое удивленіе.

Но когда Флоренса, продолжая хозяйственныя хлопоты, сняла съ каминной полки его трубку и попросила его курить, добрый капитанъ былъ до того ошеломленъ этимъ неожиданнымъ вниманіемъ, что нѣсколько минутъ держалъ чубукъ такимъ образомъ, какъ будто эта рѣдкость первый разъ попалась въ его руки. Потомъ, когда Флоренса вынула изъ комода бутылку съ ромомъ и приготовила для него совершеннѣйшій стаканъ грогу, поставленный передъ нимъ на маленькомъ столикѣ, его носъ, всегда румяный, поблѣднѣлъ какъ алебастръ, и онъ почувствовалъ себя на седьмомъ небѣ. Упоенный этимъ блаженствомъ, невиданнымъ и неслыханнымъ до той поры, капитанъ машинально набилъ трубку, и лишь только протянулъ свою лапу къ фосфорнымъ спичкамъ, Флоренса, къ довершенію его изумленія, уже держала надъ табакомъ зажженную бумагу, такъ что онъ не имѣлъ ни времени, ни силы предотвратить этой услуги. Когда, наконецъ, Флоренса, послѣ всѣхъ этихъ хлопотъ, заняла свое мѣсто на диванѣ и принялась смотрѣть на него съ граціозной, любящей улыбкой, капитань увидѣлъ очень ясно, что сиротствующее сердце молодой дѣвушки обращалось къ нему съ такою же искренностью, какъ ея лицо, — увидѣлъ это капитанъ, и табачный дымъ засѣлъ въ его горлѣ, ослѣпилъ его глаза, ослѣпилъ до того, что капитанъ Куттль заплакалъ!

Способъ, употребленный имъ для увѣренія, что причина этихъ слезъ лежала сокровенною въ самой трубкѣ, которую для этой цѣли онъ осматривалъ со всѣхъ сторонъ, ревизуя преимущественно чубукъ, былъ истинно забавенъ и достоинъ кисти художника. Когда, наконецъ, трубка была осмотрѣна и исправлена, капитанъ мало-по-малу пришелъ въ, состояніе покоя, приличнаго исправному трубокуру. Онъ сидѣлъ съ глазами, неподвижно обращёнными на Флоренсу, и, сіяя лучезарнымъ счастьемъ, пускалъ по временамъ и отдувалъ отъ себя маленькія облака, которыя, выходя изъ его рта, казались ярлыками съ надписью: "Утонулъ, бѣдный Вальтеръ, утонулъ; не правда-ли?" — И процессъ куренія возобновлялся опять до тѣхъ же ярлыковъ.

Трудно представить контрастъ разительнѣе того, который существовалъ между Флоренсой въ ея нѣжной юности и красотѣ и капитаномъ Куттлемъ съ его сучковатымъ лицомъ, неуклюжимъ туловищемъ и басистымъ голосомъ; при всемъ томъ во многихъ вещахъ, особенно въ невинной простотѣ и въ незнаніи условій жизни, они похожи были другъ на друга, какъ двѣ капли воды. Никакой ребенокъ нe могъ превзойти капитана въ совершеннѣйшей неопытности относительно всѣхъ дѣлъ на свѣтѣ, кромѣ вѣтра и погоды, въ простотѣ, легковѣріи и великодушномъ упованіи на судьбу. Вся его натура, казалось, была олицетвореніемъ надежды и любви. Странный родъ мечтательности и романтизма, не имѣвшаго никакого отношенія къ дѣйствительному міру и не подлежащаго никакимъ разсчетамъ мірского благоразумія и житейской опытности, составляли рѣзкую отличительную черту въ его младенческомъ характерѣ. Когда онъ такимъ образомъ сидѣлъ и курилъ, и смотрѣлъ на Флоренсу, Аллахъ вѣдаетъ, какія фантастическія картины, гдѣ на первомъ планѣ всегда стояла она, проносились передъ его умственнымъ взоромъ. Столь же неопредѣленны, хотя не такъ рѣшительны и пылки, были собственныя мысли Флоренсы о своей будущей судьбѣ, и даже, когда въ глазахъ ея преломлялись призматическіе лучи свѣта, на который она смотрѣла черезъ свою тяжелую печаль, она уже видѣла прекрасную радугу, ярко засіявшую на отдаленномъ горизонтѣ. Странствующая принцесса и верзила-богатырь волшебной сказки могли, такимъ образомъ, сидѣть рука объ руку передъ каминомъ и разговаривать между собой точь въ точь, какъ бѣдная Флоренса и храбрый капитанъ разсуждали втихомолку; разница между двумя парами была бы вовсе не велика.

Капитанъ ни мало не смущался мыслью о трудности держать y себя молодую дѣвушку или объ отвѣтственности за ея судьбу. Заколотивъ ставни и заперевъ дверь, онъ успокоился на этотъ счетъ совершеннѣйшимъ образомъ. Будь она, пожалуй, подъ опекою сиротскаго суда, это отнюдь не составило бы никакой разницы для капитана. Онъ былъ послѣднимъ человѣкомъ въ подлунномъ мірѣ, способнымъ потревожиться отъ подобныхъ соображеній.