Доминион

– Но если мы хотим исполнить возложенную на нас миссию, мы должны быть бдительными, помнить о врагах внутри и вовне рейха! Потребуются годы, чтобы сокрушить их, но мы это сделаем. Французы, социалисты, католики с их хозяевами в Риме, коммунисты с их хозяевами в России. И повелители всех их, направляющая длань, враги, здесь и повсюду. Евреи.

Гюнтер много лет не вспоминал про старого еврея, которого видел в переулке. А теперь вспомнил.

Гейдрих умолк. Гюнтер обернулся на Ганса и увидел, что тот смотрит на него. Брат кивнул и улыбнулся. По сигналу коричневорубашечники начали петь, чистые юные голоса зазвенели над озером:

Знамена ввысь! В шеренгах, плотно слитых, СА идут, спокойны и тверды[11].

Слушая, Гюнтер думал: «Теперь я снова могу гордиться тем, что я немец».

Он проснулся и крякнул. Сидя в задумчивости, он не заметил, как задремал. Гюнтер посмотрел на часы – до прихода англичанина оставалось полчаса. Хотелось есть. Он прошел на кухню, сел за маленький стол и подкрепился колбасой и хлебом. Потом вернулся в спальню, достал из чемодана чистую одежду и посмотрел в зеркало на свое оплывшее лицо и выпирающий живот. Он запустил себя с тех пор, как распался его брак. Жена тоже была из семьи полицейского, но все равно не смогла привыкнуть к непостоянному режиму работы Гюнтера. Живя в Англии, она ненавидела ее. А по возвращении в Германию не пришла в восторг от новой работы мужа: выслеживать оставшихся евреев и членов организаций, которые укрывают их.

– Я знаю, что их надо переселить, – сказала она. – Но мне не нравится, что ты охотишься на людей, вынюхиваешь их, словно ищейка.

– Если ты признаешь, что их надо переселить на восток, то как, по-твоему, мы можем это сделать?

– Не знаю. Но я хочу, чтобы ты не говорил об этом при сыне.

Именно тогда Гюнтер понял, что жена не одобряет его. Будто ей было под силу понять, что он делает. Даже в первые годы службы в полиции, охотясь за заурядными ворами и убийцами, он был вынужден проявлять жесткость, особенно под конец существования Веймарской республики. Так же и с евреями – искоренить угрозу, проявляя мягкость, не получится. Во время учебных курсов Гюнтер посещал гетто на востоке и видел, что евреи там именно такие, какими бывают всегда, если они вынуждены жить вместе: вонючие и грязные, подобострастно глядящие на начальников-немцев. Паразиты, от которых следует избавиться. Задача сложная и неприятная, но необходимая, как говорил Ганс.

Ему вспомнилось, как осведомитель навел его на одного человека, еврея, как он утверждал. Гюнтер задержал подозреваемого, а впоследствии узнал, что тот умер на допросе. Позднее выяснилось, что произошла ошибка: это был не еврей, осведомитель донес на него, питая к нему личную вражду. Происшествие опечалило и рассердило Гюнтера – но на войне тоже, случается, гибнут невинные люди.

По жене он больше не тосковал, зато по сыну скучал постоянно. Михаэлю теперь одиннадцать. Гюнтер уже год не видел его. Он отвернулся от зеркала. В глубине души Гюнтер чувствовал, как с ним случалось очень часто, что не до конца исполнил свой долг. Прежде всего – перед погибшим братом. Сколько энтузиазма было в Гансе, сколько энергии, сколько чистоты!

Сайм опоздал на десять минут, и это вызвало у Гюнтера раздражение. Открыв на звонок, он увидел перед собой высокого худого мужчину лет тридцати пяти в толстом пальто и фетровой шляпе. Узкое умное лицо, на котором написана задорная, цепкая злость, колючие карие глаза.

– Герр Гот? – Мужчина выпростал длинную худую руку с уверенной дружеской улыбкой. – Уильям Сайм, особая служба, лондонское отделение.

Гюнтер пожал ему руку и пригласил войти. Сайм снял пальто. Под ним обнаружились модный, дорогой костюм, белая рубашка и шелковый галстук. Галстук был заколот золотой булавкой, в середине которой имелся черный кружок с одиночной белой молнией – эмблема британских фашистов.

– Как я слышал, вы сегодня прилетели из Берлина, – произнес Сайм веселым, приветливым голосом.

– Да. Прошу, садитесь. Чаю или кофе?

– Это не по мне, спасибо. А вот если найдется пиво, не откажусь.

Гюнтер уловил нотки выговора кокни и предположил, что Сайм, подобно многим амбициозным англичанам, стремящимся вверх по служебной лестнице, старается усвоить нормативное произношение.

Гюнтер достал две бутылки пива и угостил Сайма сигаретой. Англичанин обвел взглядом комнату.

– Славная квартирка, – одобрительно заметил он.

– Слегка модернистская, на мой взгляд.

Сайм улыбнулся.

– Мне доводилось бывать в Берлине, – сказал он. – Партийные мероприятия. Большие там дома. Два года назад ездили на Нюрнбергский съезд, очень жалели, что фюрер не смог присутствовать. Хотелось бы на него посмотреть. Слышал, что он болеет.

В глазах Сайма блеснуло любопытство.

– У фюрера много дел, – холодно отрезал Гюнтер.

Сайм склонил голову:

– Бивербрук сейчас там. Интересно, о чем они договорятся?