— Дед, а чего-нибудь обезболивающего не дашь? Мое состояние сейчас как после асфальтового катка, раскатан в блин… блин. Дим, ты малость с ней поговори, а я вздремну, а уж потом оторвусь, пока она мне ответить не может, всё припомню!
Кот отрубился, ланда тоже пошел отдохнуть:
— Большой, однако, переход был, да и здесь силы много ушло, надо отдохнуть, а потом с вашими магами пообщаться, Ухра-то мой где? В Магвере? Пусть появится, как отдохну.
Косик с Артемием заскочил, сказал, что у Антипиной жены начались схватки, мужики — Таши и Антипа — понеслись туда, в доме наступила удивительная тишина, детки тоже уснули, Пол перенёс их в кроватки и взглянул на себя в зеркало:
— Ишь ты, держидерево… ну, раз гадости говорит, значит, ожил! А я, пока дочка моя не скажет мне, что я на чучело похож, ничё менять в облике не буду. Неведомый нам Боже Земной, верни её к нам, прошу! — взмолился Пол.
ЗИНА. Вокруг был туман, такой неподвижный и густой. Вспомнился наш фильм «Чародеи», тоже, что ли покричать: «Люди! Ау!» Что делать? Ни присесть, ни прилечь, ничего не видно, под ногами твердой опоры не наблюдается. Хорошо, хоть сырости нет — попробовала крикнуть — туман глушил звуки. Что ж, пойду или поплыву, вернее, туда, не знаю куда…куда глаза глядят, поплыла в этой невесомости рывками — всё оставалось таким же, и через какое-то время поняла, что выдыхаюсь. Куда попала, зачем? Так и пропаду в этом тумане, похоже. В размышлениях не заметила, что впереди туман как бы истончается, и, после очередного рывка, вывалилась на поляну. Обычная такая, вся в мелких цветочках, и летающих повсюду бабочках, пчелах, ещё каких-то насекомых. Долго сидела, не шевелясь, приходя в себя. Яркая желто-коричневая с красивыми лиловыми пятнами бабочка, села мне на руку, и я залюбовалась ею, потом, кряхтя и охая, встала. Надо было идти дальше, куда-нибудь да выбреду, всяко лучше этого тумана, брр, я передернулась.
Внезапно молодой мужской голос заорал:
— Баба Зина! — и навстречу мне выбежал юноша, подхватив меня, закружил, радостно крича, — Баба Зина! Как я рад!
— Поставь меня уже, голова кружится!
Он поставил меня на землю и, приглядевшись, я неуверенно сказала:
— Бодь, это ты?
— Я! — у меня подкосились ноги, он поймал меня у самой земли, — Бодик, это, правда, ты?
— А ты меня что, по ушам не признала?
Уши у моего, давно ушедшего на небеса, внука, и впрямь, были примечательные, не просто лопоухий, а сверхушастый был ребенок. Я притянула его к себе и, не замечая, что слезы бегут, нацеловывала его, гладила по лицу и голове, и не могла остановиться.
Сзади на плечи легли две мужские руки и такой родной, слегка подзабытый голос сказал:
— Привет, ма!
— Сыночка, Митенька, — повернувшись, я судорожно вцепилась в него, — вы мне не снитесь?
— Ма, конечно, нет!
— А где… — мне не дал договорить второй родной голос.
— Может, меня тоже обнимешь?
Меня обняли вторые руки, и вот тут я заистерила. Я рыдала, вцепившись в сынов, приговаривала, жаловалась, что мне так плохо и горько без них жилось, что так долго была без них, что оставили меня одну… Сыны вытирали мои слезы.
— Ма, ну, чего ты, как маленькая, вон Богдан сейчас тоже заплачет!
— Всё-всё, они сами бегут, это я от радости, дайте я на вас полюбуюсь, — мои ребёнки имели цветущий вид, я обнимала то одного, то другого, панически боясь, что проснусь. Очень нескоро все трое смогли убедить меня, что не снятся, я же так и не отцеплялась от них, то целовала своего выросшего внука, то, замерев, любовалась ими, то опять переспрашивала одно и то же. Сыночки обстоятельно отвечали на все мои вопросы, я через пять минут опять спрашивала про то же самое, пока Митюшка — мамина вредина, ехидными репликами не начал приводить меня в чувство, я мгновенно оскорбилась, потом тоже начала ехидничать и они засмеялись.
— Теперь порядок. Мам, мы так счастливы видеть тебя, мы тебя очень любим, не сомневайся, и не перестанем любить, присматриваем за тобой, радуемся за тебя.
Мы разговаривали и смеялись, вспоминали их проделки, они рассказывали мне то, что скрывали когда-то от меня, говорили, что здесь у них все нормально, что оба здоровы, что занимаются спортом, что Богдан постоянно с ними.
— Ма, все нормально, не переживай!
Душа моя бабочкой летала от счастья и как ледяной душ были слова:
— Ма, нам пора и тебе тем более.
— Куда пора? Я только вас увидела, я никуда не пойду! Вы — все, что у меня есть, нет, я вас не отпущу! — я заметалась между ними.
— Ма, мы пошли, помни, что мы всегда рядом и любим тебя, мелкие нам тоже очень по душе, иди к ним, ты им нужнее! — расцеловав меня и крепко-накрепко обняв, они все трое растворились.
Я стала рыдать и кричать пока не охрипла, бессильно опустившись на землю, долго сидела без движения, бездумно уставившись в одну точку, очнувшись, не увидела полянки, вокруг опять был мерзкий туман.