Домовая любовь

Ольга нашла дом, он возвышался над городом приукрашенной, современной, нездешней многоэтажкой, смотрел на конструктивистские кварталы и частный сектор. Коды от калитки во двор, от подъездной двери, от специального ящичка, прикреплённого к стене у квартиры, с ключом внутри, были высланы сообщением на вотсап заранее. В лифт к Ольге зашла женщина. Чтобы той хватило места, Ольга сняла рюкзак, прижала его на вытянутой руке к коленям и пододвинулась в стену. Ткнула в кнопку 11. Двери закрылись, и лифт поехал. Другая пассажирка не нажала никакой кнопки. Ольга не рассматривала людей в лифте, но тут пришлось, потому что женщина копала взглядом её лицо и болезненно улыбалась. Одета она была непонятно, странно и не по погоде легко. В высокие сапоги, над голенищами которых округлялись бледные коленки, платье в цветной пёстрый повторяющийся узор и белую косынку. Крупная, высокая, тяжёлая, сильная, Ольгиного возраста или старше. С полузажившими, словно хроническими синяками на скуле, на шее и у правого глаза. От женщины пахло по́том. Поняв, что Ольга смотрит на неё, она прекратила улыбаться и серьёзно сказала: «Закончилась сила мечты!» Лифт добрался. Ольга осторожно обогнула попутчицу и выгрузилась на одиннадцатый этаж. «Сила мечты истощилась!» – повторила она в спину Ольге. Та нашла необходимую дверь, вытащила ключ из подвешенного рядом ящичка и подумала, что женщине, вероятно, нужна помощь, что нельзя так поступать, что надо вернуться поговорить, поискать в интернете местные какие-нибудь кризисные центры, социальные службы, просто дать денег. Вернулась к лифту, здесь никого не было, наверное, женщина уехала вниз. Ольга вызвала лифт, но тот никуда не уезжал, поэтому сразу раскрыл двери и показал ей пустое металлическое нутро. Выше этажей не было. Значит, попутчица спустилась по лестнице. Ольга почувствовала ленивую равнодушную усталость и вернулась к квартире.

Ольга не знала, что встретившаяся ей женщина заговаривала сегодня со стариком-торговцем на рынке, наклонив к нему своё крупное, побитое лицо и наступая левым сапогом в мусорную кучу; с уткнувшейся в телефон девочкой-подростком, заглядывая в её отключённое от реальности лицо; с жилистым водителем автобуса, задерживая пассажирскую очередь; с молодой матерью, выгуливающей ребёнка на неразмороженной ещё детской площадке у Дома-корабля; со старухой в пахнущем газом подъезде Дома-коллектива и ещё с двумя десятками разных-разных городских людей, объявляя им всем, что истощилась сила мечты.

Квартира была ровно как заявленная, выбеленная солнцем, удобная, современная, функциональная, плетёное кресло замерло тут, на месте. Ольга скормила ему рюкзак и подошла к окну-стене. Там город показывал свой туристический панорамный макет, протягивал на своей красной, немытой грубой ладони весь бывше-утопический вид. По центру макета, на краю горизонта, за солянкой из построек разных эпох и культур, лежало недышащее кирпичное тело БИМ, за ним вилась блёстка реки, слева, совсем рядом, махал крыльями Дом-птица, дальше него, через квартал, плыл вдоль проспекта за сквером Дом-корабль, за ним, уже ближе к реке, скрывался Дом-пуля, где-то ещё левее, за пределами панорамного окна, закручивался Дом-подкова. Строения-метафоры своими названиями наносили поэзию на карту города. Своей архитектурой, дополненной, как Ольга видела в интернете на фотографиях, пластиковыми окнами, разноцветными вывесками, бетонными лестницами магазинов и парикмахерских, разрушением и истощением – то есть настоящей жизнью, неблагополучием, просто временем – всё ещё излучали страсть своих создателей, издавали вибрацию, которую Ольга чувствовала даже тут, на высоком этаже своего просмотрового пункта.

Ещё она видела, как привычно и равнодушно бегут мимо мировых чудес авангарда местные жители. Знакомый историк писал в том своём посте, что почти все конструктивистские постройки, даже мэрия, буквально рассыпа́лись, распадались, царапали глаз обшарпанными фасадами, но дома-метафоры выглядели лучше, моложе всех, словно сама идея держала их в форме, заставляла оставаться для вечности. Историк рассказывал, как он подолгу торчал у каждого дома-метафоры, задрав восхищённо голову, и спешащие мимо горожане удивлялись ему, иногда косились на предмет его разглядывания, кто-то даже тоже останавливался, пытаясь сообразить, чего он там рассматривает. Ольга понимала причины, осознавала, что любые здания, даже самые авангардные, просто стоят, изнашиваясь, в эпицентре медленного апокалипсиса, а людям приходится в нём (апокалипсисе) жить и растить детей.