Домовой

— Я об этом не подумала, — повинилась я, усаживаясь напротив. — Мы его закопали, понимаешь… На краю кладбища, в лесочке. Ну кто знал, что он и после смерти не угомонится? Такое редко встречается, но если кладбище утратило святость…

Мы помолчали, заново переваривая эту информацию. Чайник закипел, я плеснула в кружку кипятка, брезгливо кинула одноразовый пакетик. От пережитого внутри словно кусок льда застыл. Меня все еще потряхивало — не столько от испуга, сколько от понимания, как близки были Настя и дети к ужасной смерти. Кстати, о смерти…

— Он, наверное, слишком слаб, — задумчиво произнесла я. — Раз не смог их выманить. Только и сумел, что силы качать. И далеко уходить тоже не может — от нечистой земли. Значит, других жертв можно не опасаться.

— Только если на кладбище никого не занесет, — нервно икнул Гришка.

— Ночью? — хмыкнула я. — Вряд ли. Но ты прав, так это оставлять нельзя… а ну как он все ж таки до Насти или детей доберется? Нажрется и осмелеет.

Гришка неожиданно позеленел, зажал рот руками и метнулся к выходу. Я виновато втянула голову в плечи. Все время забываю, что желудок у него ни к черту и впечатлительность… повышенная.

— И что теперь делать? — спустя десять минут, бледный парень вернулся обратно. Часы показывали половину четвертого утра.

— Копать, — вздохнула я. — Тело надо уничтожить, иначе он так и будет шататься…

— А если еще кто вылезет? — снова завел шарманку Гришка. — Нет, кладбище надо заново святить, вот что. Прошлый священник — отец Пателеймон — еще жив. Вроде бы… В Колосовке живет, это в паре километров отсюда…

— Знаю я, где эта Колосовка, — перебила я. — Вот ты и займешься. А я попытаюсь нашего покойника… упокоить.

Глава 4

Я боялась, что Гришка начнет расспрашивать, но, видимо, с него на сегодня было достаточно «подробностей», так что он ограничился коротким кивком. Дождавшись утра, мы, едва на улице начало светлеть, выбрались из дома. Идти по пустынным, тихим улочкам, залитым серым слабым светом, было приятно — в другое время я то и дело чувствовала на себе чужие взгляды, посторонние запахи, но теперь все еще спали и даже дым из труб уже не заставлял мой нос чесаться.

В доме Гришки горел свет. Покосившись на парня, я поняла, что не избежать разборок. Ожидаемо, в общем-то — какая женщина будет спокойно смотреть, как ее мужчина уходит посреди ночи невесть куда? И появляется под утро в компании встрепанной девицы.

— Вот что, — остановив его посреди улицы так, чтобы из окон нас видно не было, я сурово ткнула его пальцем в грудь: — Ты заканчивай по ночам шляться. Знаю, что помочь хотел, но если Дашка уйдет, ты ж потом сам изведешься. Не теряй шанс на нормальную семью, понял меня? Я без такой охраны перебьюсь, ничего со мной не случится, а вот ты…

— Да понял я! — хмуро перебил он, явно разрываясь между совестью и чувством долга, коим он, видимо, оправдывал наши ночные походы. — Только… Может, ты хоть участкового с собой возьмешь? Мало ли что…

— Вот именно, — отрезала я, бесцеремонно толкая его к дому. — Мало ли что. Так что лучше я сама…

На том и расстались. В утреннем затишье снег под ногами хрустел просто оглушительно — звук разносился далеко вдоль зыбкой границы света и тени, особенно на мосту, где я на минутку застыла, тревожно оглядывая окрестности. Но все, вроде бы, было спокойно.

Дом за ночь успел остыть, так что, войдя, я первым делом подкинула дров. Настя, укрывшись одеялом до самого носа, спала на печи, дети — валетом в спальне, куда я тихонько прикрыла дверь, чтобы не разбудить. Дыхание их было спокойным, размеренным — сон глубокий. Вряд ли они проснутся, вздумай я тут на балалайке играть. Но все же… Оборотни могут передвигаться абсолютно бесшумно, чем я и воспользовалась. Первым делом отправилась в сарай, где тоже подкинула дров и задала корма всей живности. Корова следила за мной с ленивым любопытством, помахивая хвостом и жуя жвачку. Затем переместилась на чердак в сарае, скинув вниз один из заготовленных тюков с сеном, после чего обновила дорожки, слегка присыпанные снежной крупой, и только когда окончательно рассвело, вернулась в дом.

После нервной ночи организм мой требовал чего-то более существенного, чем привычная гречка или вареная картошка, да и ребятню хотелось порадовать — все же натерпелись из-за моей, между прочим, невнимательности. Не будь я настолько беспечна, давно бы заподозрила неладное в столь странной бессоннице. Так что я занялась приготовлением сырников. Шкварчание масла на сковородке, мои тихие перемещения по дому и вкусный запах сначала разбудили Настю — одеяло зашевелилось и женщина села на печи. Выглядела она гораздо лучше, хоть и стеснялась своего «затрапезного» по ее выражению, вида.

— Я бы удивилась, если бы ты проснулась с макияжем и прической, — грубовато фыркнула я, не отвлекаясь от сковородки. — Иди, умывайся, да садись за стол. Разговор есть…

Я полагала, что новость о необходимости переночевать еще одну ночь вне собственного дома ее расстроит, но, похоже, добилась прямо противоположного эффекта: на бледных губах женщины мелькнула улыбка.