Донор

Я прожил здесь с сестричкой еще два дня. Больная поправлялась. Ее живот не очень беспокоил меня, но по привычке мы продолжали вводить туда антибиотики, чередуя с внутривенными инъекциями...

Мы отправились в лес, полный спелой, удивительно сладкой для севера малины, и ели большие и теплые фасеточные ягоды с таким сильным запахом солнца и леса, что, казалось, он не выветрится никогда, даже в желудках. Чувствовалось приближение осени: повсюду росли грибы, всегда загадочные и странные для меня... Лицо цепляло паутину вместе с запутавшимися в ней божьими коровками, а редкие деревья с листвой гляделись тусклыми красно-желтыми фонарями на ярком зеленом фоне кедров, которые раскачивались и скрипели не по-лесному...

Я внезапно понял, что закончилось затянувшееся и слишком розовое детство с джазом и теннисом и наступила новая пора -- хирургическая, выкрашенная в зеленые цвета, как операционное белье, как длинные пушистые иголки этих огромных деревьев, мерно гудящих над моей головой... Fresh --зеленый... новичек в хирургии.

По дороге я выяснил, что сестричку зовут Соня, что из Костромы и что здесь отсиживает срок ее муж.

-- А что, у остальных м-мужья тоже с-сидят? -- спросил я.

-- У Клавы, -- улыбнулась она, и сразу все вокруг загудело негромко и начало исчезать. Я притянул ее к себе. Она подставила губы и стала деловито, словно собиралась ассистировать, раздергивать молнию на моих штанах... Сунув руку под подол клетчатой юбки, я, вместо привычных трусиков, прикоснулся к жестким пружинистым волоскам на лобке и влажной, набухающей под рукой полуоткрытой щели, куда с наслаждением погрузил пальцы, успев удивленно взглянуть на нее.

-- Я постирала... У меня только пара... с собой... Я совсем забыла, --бормотала она мне в ухо, задыхаясь и переставая возиться с молнией. Мы занимались любовью стоя, а потом я повернул ее лицом к огромному кедру. Она нагнулась и обхватила руками ствол, и ни хищники-комары, ни сводящие с ума запахи, ни несколько бессонных ночей не мешали нам делать это...

Роженица выздоравливала. Я решил отвезти ее в городок. Мы благополучно добрались до роддома, а в больнице меня поджидала толпа больных, и я целыми днями оперировал, выхаживал, перевязывал, все больше входя во вкус жизни земского хирурга...

Перед отъездом меня пригласили в местный отдел здравоохранения -- будут вручать грамоту, подумал я, -- где начальник, бритый наголо, с большими буденовскими усами мужик, соообщил, глядя на сидящую рядом миловидную женщину лет тридцати, что больная, которую я оперировал в леспромхозе, подала на меня в суд.

-- Вы ш-ш-шутите, ребята! -- удивился я.

-- Заявляю вам совершенно серьезно! -- надул щеки начальник, и на его черепе появились капельки росы.

-- Вы убили ее ребенка! -- строго сказала женщина. -- Я главный врач роддома. Эта больная после вашей операции лежала у меня.

Я был потрясен несправедливостью и пошел в атаку:

-- Вы, к-коллега, п-проморгали эту больную. Она не должна б-была рожать в глухом лесу. У этой женщины была п-патология в родах, которая п-привела к разрыву матки и смерти п-плода. Это ваша вторая ошибка: вы не смогли п-поставить п-правильный диагноз и б-бросили ее в лесу. Она должна была умереть от п-перитонита, или эндометрита, или кровотечения еще до моего п-приезда, поскольку п-плод п-просто разлагался в м-матке. Я сделал все, что мог, и даже больше... Увидите, она еще родит, хотя п-правила требовали ампутировать матку. Чтобы вам обоим был п-понятен весь идиотизм вашей п-позиции, д-добавлю, что оперировал ее в нестерильных условиях и шил нестерильным ш-шелком. Рана зажила п-первичным натяжением... П-понимаете, что это з-значит?! А вы з-заставили ее н-написать паскудное п-письмо!

Я кричал, зная, что теперь репутация местных врачей резко пойдет на убыль; чтобы избежать этого, они и наносили упреждающий удар.

На прощание Соня и вторая сестричка пригласили меня в баню к Сивцовым, которых так я никогда и не видел. Был разбавленный спирт, пироги с картошкой и капустой и вареная колбаса. Мы тихо пили и ели, вспоминая маленького зэка и злую гинекологиню из роддома.

-- С-сколько вам здесь еще к-коротать, девки? -- спросил я, прощаясь.

Они сразу поскучнели...

Спустя полгода я получил повестку в суд из того маленького городка. Симпатичная врач-гинеколог не хотела оставлять меня в покое. Мотэлэ, который знал почти все о моих подвигах в Североуральской ссылке, рассвирепел, прочитав повестку, и забрал ее.

Через неделю он позвал меня к себе и сказал:

-- Забудь про эту историю с судом. Та баба-гинеколог -- сука! Тебе надо было простовыебатьее, а ты полез по Кронштадском льду в сабельную атаку... Однако молодец: делал все lege artis. Становишься хирургом, мальчик...

Глава 6. Хирургия: как награда... в наказанье

Через несколько лет Мотэлэ сделал из меня классного хирурга, который любил и умел оперировать нестандартную хирургическую патологию.