«Донжуанский список» Короткевича

Зачем он так изнурял себя? С одной стороны, чтобы все время не думать о любимой. Но с другой, была еще одна причина. «Уж лучше драться, чем помирать, — в этом я убежден, — писал Короткевич Гальперину 21 декабря 1959 года. — А то, что неплохой боец — узнают все. Очередные задачи тако­вы: к лету нужно заработать двести тысяч. Многовато? Попробуем. Еду в Оршу, шлифую сценарий и посылаю его на конкурс. Делаю две пьесы. Напрягу все силы

— только бы не надорваться. Пить и гулять бросил, на счету каждая минута. Ты знаешь, я никогда не гнался за этим, но раз нужно, так нужно.

Зачем мне это? Куплю в пригороде Москвы домик и машину, чтоб она могла ездить на работу (сейчас у них прекрасная квартира в районе площади Маяков­ского). Она не пошла бы на это, если б знала, но моя гордость никогда не позволит мне, чтобы она стала хуже жить» (БелДАМЛМ. Ф. 56. Оп. 2. Д. 14. Л. 38—39).

За это время он написал Нине Михайловне несколько глубоких, пронзитель­ных писем. «Четыре письма...»

— говорит Гринкевич в романе своему другу Янису. Что в реальности? Нам известны письма от 2, 7 и 16 января. Возможно, существовало еще одно. Но так ли это принципиально?

«Зачем я себе, если вас нет рядом? Зачем мне руки, если я не могу обнять вас, глаза, если я не могу смотреть ими в ваши глаза, стихи, если я не могу писать

о вас и для вас.

Вы моя первая, которой не было, вы моя самая всесильная и последняя.

Понимаете, мы вечны. Может быть, я искал вас пятьсот лет назад и вы скрылись от меня. Но я все равно, все равно вас найду. Мне уже не стыдно и не страшно ни людей, ни земли, ни слов — разве не все равно?

Милая моя, мой хохлик с фонариком, моя глазастая синяя пролеска, птица- синица, добрый огонек в метель, пушистый мой заяц — дайте уж мне сказать то, что не смог сказать в глаза. Ваши голубые руки — целую их. Не могу без них».

Но продолжим фразу Андрея в романе: «Четыре письма, и ни на один нет ответа».

8 февраля 1960 года Короткевич пишет Гальперину из Орши: «Ф-фу-у! Как гора с плеч свалилась. Сделал, наконец-то, большую часть работы и толь­ко что вернулся из Минска, где бегал по редакциям (. ). Пьесу отдал Макаен- ку на прочтение, ему же один киносценарий (. ). Второй Галка (жена друга Короткевича — Валентина Кравца. — Д. М.) отнесет на тайный конкурс, (...). Кроме того отдал в «Полымя» поэмку и два рассказа, в «Маладосць» кое-какие стихи, на телевидение кое-какие стихи и т. д. (...). И все это, кажется, зря. За месяц — ни слова от нее. Печально. Но что же сделаешь. Не прикажешь ведь» (БелДАМЛМ. Ф. 56. Оп. 2. Д. 15. Л. 1—2).

В феврале Короткевич вернулся в Москву. Помогло ли Нине Молевой лече­ние за границей? В романе об этом сообщается следующее: «Ничего не измени­лось. Операцию посчитали невозможной». Что происходило в реальной жизни?