Дорога без возврата

Но уложить себя и раздеть Женя не дала, мягко высвободившись из его объятий. Эркин, как всегда, не стал спорить. Как Женя хочет – так и будет. Он быстро разделся до трусов, положил на место домашний костюм и ушёл в ванную.

Трусы в ящик с грязным, немного потянуться и под душ. И чего Миняй так о бане страдает? Душ с хорошим напором, душистым мылом… чего ж лучше? Что ещё нужно? А если много времени и хочется чего-то такого, то в ванне поваляться тоже… как говорят, не хило.

Эркин выключил душ, растёрся полотенцем и надел свой махровый халат. Мохнатая ткань приятно легла на чуть влажную кожу. Он затянул пояс и повёл плечами, увидев себя в зеркале. А что? Очень даже ничего. И враки все беляцкие, что после двадцати пяти кранты спальнику. Вот, двадцать шесть ему – и ничего!

Когда он вошёл в спальню, Женя уже лежала, но не спала, а перелистывала яркий глянцевый журнал. Эркин сбросил халат на пуф – утром отнесёт его в ванную – и лёг на своё место, потянулся, распуская мышцы, привычно закинул руки за голову. Женя закрыла и положила на свою тумбочку журнал. И, прежде чем выключить лампу, повернулась к Эркину.

– Спим?

– Как хочешь, Женя, – улыбнулся Эркин. – Тебе рано завтра. Это мне…

– А тебе в школу, – Женя щёлкнула кнопкой на подставке лампы и уже в темноте вытянулась на боку лицом к нему, погладила его по груди. – Спи, милый.

– Да, Женя, – Эркин мгновенно накрыл её руку своей ладонью и прижал к себе. – Да, Женя, спасибо. Спокойной ночи, да?

– Спокойной ночи, – шёпот Жени слился с её поцелуем.

Эркин закрыл глаза, услышав сонное дыхание Жени, и заснул. И последняя уже во сне мысль: как хорошо, как всё-таки всё хорошо.

Загорье разрасталось. Строили Культурный Центр, новую большую школу, ещё многоэтажный дом, но не кораблём, а башней. В газете писали, что там будут только маленькие квартиры, для одиноких и бездетных пар, и, хотя строители ещё только с фундаментом возились, этот дом уже окрестили Холостяжником. Строились ещё разные дома. Говорили, что надо ставить большую церковь в Новом городе, а в Старом собирались перестраивать школу. Писали в газете и о больнице, старая-то совсем мала, с каждой хворью в район не наездишься, а заводская поликлиника – она для завода. В меблирашках и двух гостиницах было не протолкаться, и по всему городу открывались всевозможные пансионы и общежития. А народу всё прибывало.

И всё-таки большинство встречных были Эркину знакомы или казались знакомыми.

Как всегда, когда ему не надо было в первую смену, он вставал раньше Жени, готовил завтрак, и они завтракали втроём. Для обеда Женя всё подготовила ещё вчера, и, когда она убежала на работу, чмокнув на прощание его и Алису, он быстро со всем управился.

– Пообедаешь сама, – сказал он Алисе, укладывая в сумку учебники и тетради.

Русский язык, арифметика, английского сегодня нет, природоведение… – всё взял.

– Ага, – кивнула Алиса. – А ты в школу, да?

– Да.

Алиса проводила его до дверей.

– Всё в порядке? – спросил по-английски Эркин, уже берясь за ручку.

– Да, я в порядке, – тоже по-английски ответила Алиса. – А ты вернёшься?

– Конечно, – улыбнулся Эркин. – До свидания.

На улице пасмурный, но тёплый день, неумолчные ручьи вдоль тротуаров. Ему говорили, что туман и дождь снег съедают не хуже солнца.

В киоске он, как каждое утро, купил газету. Старый киоскёр приветливо кивнул ему и, не дожидаясь вопроса, протянул «Загорскую искру».

– «Светлячок» новый есть. Возьмёшь дочке?

– Возьму, – кивнул Эркин. – Спасибо.

«Светлячок» – журнал для детей. Картинок больше текста. Он уже три номера купил Алисе. И самому оказалось интересно. Расплатившись, он запрятал журнал в сумку к учебникам, а газету сложил ещё раз вдоль и сунул за борт куртки, как ещё зимой привык.

К Культурному Центру ему идти по центральной улице, но Эркин уже давно не вспоминал намертво, казалось, усвоенное, вбитое, что он цветной и ему здесь ходить не положено. Это Россия, это его город, и магазины, конечно, дорогие, но если прикинуть, то он уже в каждом успел побывать, один или с Женей, и уходил с покупками. Он шёл выпрямившись, высоко вскинув голову и открыто глядя на встречных, отвечая улыбкой на улыбку. И удивительно, сколько знакомых лиц, по заводу, по Старому Городу, просто… по улице.

– Хей! – окликнули его.

Эркин оглянулся. Молодой индеец из бригады Сеньчина. Длинные волосы перехвачены поперёк лба ремешком и падают на плечи, кожаная куртка надета прямо на голое тело и распахнута до середины груди. Ну, шапки нет – понятно, это уж кто как привык, а рубашку мог бы и купить. Но ответил Эркин вполне дружелюбно.

– Привет.

– Далеко?

– В Центр, на занятия, – охотно ответил Эркин.

Парень насмешливо хмыкнул.

– Охота тебе под бледнолицего…

– Под кого? – не понял Эркин. – Ты понятней говори.

– Ну, мы – индейцы, – парень говорил с сильным акцентом, но в словах не путался. – А остальные – бледнолицые.

– А-а, – протянул Эркин. – Понял. Это ты, что ли, про race, – «расу» он назвал по-английски, и насмешливо улыбнулся. – Так я и ехал сюда, чтоб этим не считаться. А ты…