Дорога на Ай-Петри

Интересно, а был ли кто-нибудь у Светланы? Возможно, да, но думать о таком она повода не давала. Впрочем, и далеко-глубоко в свою жизнь не посвящала. Мельком упоминались какие-то имена и фамилии людей, окружавших ее на работе, но он никогда их и в глаза не видел. Она никого в гости не приглашала, оберегала – так ему, во всяком случае, казалось, – его покой. Он много работал, писал статьи, книги, готовился к лекциям и не любил, когда в процессе работы его беспокоили, особенно дома, особенно незнакомые люди, пусть даже и коллеги его жены. Он ценил свое время и не желал тратить его впустую на какие-то посиделки. Нет, вначале, когда он только окончил университет, а Светлана еще училась, какие-то застолья, конечно же, случались. Но уже после первой заграничной командировки, карьера его резко пошла вверх, чем большинство приятелей студенческих лет похвастаться не могли, и старые дружеские отношения начали угасать, а новых близких друзей, находясь то в отъезде, то в постоянном труде, труде, требующем сосредоточенности и уединения, он не завел. Так уж сложилось, что поделаешь. Впрочем, нельзя сказать, что он стал таким себе человеком в футляре. Общения вполне хватало – с коллегами на работе. В том числе, и с женщинами. Да, женским вниманием он не был обделен. Но был всегда предельно осторожен, отношений своих напоказ, как некоторые другие, не выставлял. Достаточно было осознавать себя полноценным мужчиной, а хвастовство – оно никого до добра не доводило. Он был женат, преподавал в серьезном вузе, это тоже к чему-то обязывало. Ну, и помимо всего прочего, все-таки Светлану он любил и меньше всего хотел бы испортить их ровные отношения недостойными подозрениями и глупой ревностью. Ей совсем необязательно было знать, что и Анечку он тоже любил – за ее покорность и молчаливую преданность. И к недалекой Русе, неведомо какими путями попавшей в их серьезный вуз, какое-то время тоже испытывал определенные и очень волнующие, чувства. Но, слава Богу, головы никогда не терял. Как человек умный, он девиц, подобных Русе, даже слегка презирал. Как преподаватель таких не замечал, на зачетах и экзаменах редко выслушивал их ответы до конца. А уж вопросов дополнительных и вообще не задавал. Убедившись, что ничего путного не услышит, поднимал руку: достаточно. После чего выводил в зачетке каллиграфическим почерком: «удовлетворительно». Не потому, что их ответы на самом деле удовлетворяли его, а чтобы поскорее отделаться от присутствия вопиющей тупости рядом. Не желал тратить драгоценное время на идиотов, не желал повторно втолковывать им заведомо непостижимые для них вещи. На экзаменах он давал полную возможность высказаться, блеснуть знаниями, только умникам и умницам. За такую политику его все студенты любили – и плохие и хорошие. Руся стала невероятным исключением из правил – он ее заметил. Как-то, расхаживая от двери к окну, от окна к двери, он звучным выразительным голосом, но как всегда, почти на автопилоте, читал лекцию. «Бинарной операцией или двуместной операцией на множестве М

называется отображение…» И вдруг наткнулся на восторженный взгляд. Большие глаза, полуоткрытые губки. В перерыве она подошла к нему с каким-то дурацким вопросом. И он – впервые в жизни – начал что-то объяснять очевидной тупице. В ту знаменательную сессию она явилась сдавать экзамен последней. Разумеется, ничего не знала, но он почему-то был настроен необычно снисходительно. В самом деле, ее ли в том вина, что ее мозг не годился для понимания математических абстракций? Не каждому дано. Полепетав с минуту что-то невразумительное, она замолчала, а потом попросилась на пересдачу. Давайте зачетку, вздохнул он, «удовлетворительно». Мне не нужно… «удовлетворительно», помотала она головой. Можно я пересдам? Тебе и неуда много, хотел возмутиться он, но в глазах Русланы блестели слезы. Это неожиданно сделало ее совершенно неотразимой. Он согласился. Когда она пришла к нему в кабинет на пересдачу, в ее зачетке лежала записка. Я вас люблю. В глазах снова слезы. Вся как на ладони в своей коротенькой юбчонке. И лифчика не было под тонкой трикотажной кофточкой. Он не устоял. Но это все было после, после.