Дорога цариц

В роскошном царедворце ныне никто и не признал бы нищего боярского сына, что привез три года тому обоз дешевой рыбы для царской кухни. Ныне крепкое тело Малюты Скуратова облегала серо-зеленая бархатная ферязь с бобровой оторочкой и золотыми клепками на застежках, пальцы сверкали самоцветами, на шее болталась толстая золотая цепь. Рыжая борода ныне была расчесана на два расходящихся хвостика, и в ее гуще поблескивали несколько крупных рубинов, на голове сидела шапка дорогого индийского сукна да с собольей опушкой и огромной золотой брошью, усыпанной самоцветами.

Поручение, исполненное после шалости с колоколами, оказалось для боярского сына невероятно счастливым. Государь оценил старание Малюты, его тщательность в поисках улик и раз за разом давал все новые и новые поручения по отлову крамольников. Многоопытный служака оказался неожиданно ловок в распутывании связей между заговорщиками, в поисках подметных писем, тайников и посыльных, и с каждым новым успехом в сыскном деле на боярского сына обрушивались все новые и новые милости. Всего через полгода после первого ареста Малюта оказался среди дворян московских, еще через полгода стал стряпчим, а затем и стольником, подьячим, подьячим с путем, дьяком. А полгода назад Иван Васильевич пожаловал его званием боярским, после чего ввел и в Думу, посадив равным средь князей из древнейших и знатнейших родов, и не раз особо выделял, при всех с Малютой советуясь. Теперь знатные князья, каковым боярский сын Скуратов три года тому и в глаза глянуть не смел, сами ужо его милости искать пытались, подарки дарили и подобострастно кланялись. Впрочем, при том они же выскочку ходородного яро ненавидели…

Скуратова Мария, заметно прибавившая в теле, особенно на груди и в бедрах, тоже носила теперь не домотканое полотно и атлас, а парчу и бархат, плечи ее сверкали золотым шитьем, спереди плавно переходящим в жемчужную россыпь на серебряной сетке. В ушах юной красавицы покачивались сапфировые серьги, шею обнимало сапфировое ожерелье, на запястье синел драгоценный браслет.

— Анна, старшая сестра твоя, за князя Глинского замуж вышла, — опять повернулся к дочери думный боярин. — Катенька, сестра младшая, за самого Дмитрия Шуйского просватана, о Леночке юной мы с князем Иваном Келмамаевым сговорились. Твоей руки князья Морозовы, Пронины и Тенишевы добиваются. Княгиней станешь, Марусенька, хозяйкой родовитой и знатной!

— Я люблю Бориса, отец! — негромко ответила девушка. — И пойду замуж только за него!

— Вот дура упрямая! — в сердцах сплюнул Малюта. — Ты меня хоть слышишь али нет? Худородный он, Борька твой! Ху-до-родный! А пред тобой любые князья знатные на выбор!

— Я люблю Бориса…

— Ну, какая любовь, Маруська?! — застучал себе кулаками по голове боярин Скуратов. — Три раза виделись, дважды поцеловались, вот и все ваше знакомство! Что ты там себе с того напридумала?!

— Он три раза ко мне через всю страну скакал токмо для того, чтобы руки моей прикоснуться, отец! — вскинула подбородок юная красавица. — Он мне письма каждый месяц присылал со словами таковыми, что сердце горело. И поцелуи его таковыми были, что даже мед майский столь сладким не бывает!

— Блажь все это пустая, Маня, из-за писем дурных счастья своего лишаться! За князя Пронина замуж пойдешь, такое мое слово!

— Или за Борю, отец, или в монастырь!!! — во весь голос выкрикнула девушка, метнулась через горницу, влетела в светелку напротив окна и громко захлопнула за собой дверь.

Малюта тяжело вздохнул, подошел к створке, уперся в нее лбом:

— Да ты пойми, дитятка моя. Я ведь о тебе забочусь. Для тебя жизни безбедной желаю, достойной величия твоего. Счастья тебе желаю.

— Что же сие за счастье, отец, за постылого замуж выходить?! — выкрикнула изнутри девушка. — Нешто ты не понимаешь, отец, что без любви любой князь худородным кажется, а в любви настоящей даже с холопом шалаш краше палат царских будет!

— Именно, что с холопом… — тихо пробормотал Скуратов, тихонько стукнул в дверь кулаком и отошел, сел на лавку у стены.

На некоторое время в горнице наступила тишина. Затем створка приоткрылась, Мария сделала шаг наружу.

— Ты же называешь его своим другом, отец! — негромко сказала девушка. — Ты дал ему свое слово! Ты обещал отдать меня ему в жены! Как же ты теперь предлагаешь мою руку другим?

— Это случилось очень давно, доченька, — ответил с лавки боярин Скуратов. — Тогда все было совсем иным. Это был наш, мужской разговор и наши, мужские обещания. Они не должны лишить тебя будущего, отобрать твоего счастья.

— Неужели ты не понимаешь, отец? — подошла к нему девушка. — Когда к тебе прикасаются руки любимого, то вся душа замирает, ако озеро лесное в летний полдень, сердце соловьиной трелью наполняется, тело тает, словно воск под ясными лучами солнца. Когда ты слышишь голос любимого, твоя душа наполняется светом. Когда ты принимаешь его взгляд, то ощущаешь себя легкой и чистой, как лебединый пух. Разве не это есть высшее счастье? И разве способен сравниться с этим какой-то там княжеский титул?