Дорога цариц

— Да вот, посоветоваться хочу. — Ирина постучала пальцами по коленям. — Федька последнее время неладным каким-то стал. Чего теперь с ним делать, не понимаю…

— И чего в нем такого переменилось?

— Да вот даже не знаю, как сказать, братик, — сразу двумя руками почесала затылок девушка. — Смотрит он на меня как-то… Странно. И трогает по-странному.

— Он тебя что, лапает?! — Стольника словно окатило кипятком, и он вскочил с кресла.

— Да если бы… — посетовала Ира. — Я бы ему хоть по морде тогда дала. А он… — Она невнятно пошевелила пальцами. — Сколько раз за прошлый год он меня и за руку брал, и за косу дергал, и на сучья подсаживал, и за плечи хватал… Не сосчитать! А сейчас… Он теперь меня за руку так берет, будто я в краске вся перемазана. Так осторожно-осторожно, будто испачкаться боится. От косы шарахается, к плечам и вовсе не касается. И смотрит, ровно на чудо-юдо заморское.

Стольник медленно опустился обратно в кресло. Пожал плечами:

— Наверное, он повзрослел.

— А мне чего делать? Раньше ведь нормальным мальчишкой был! А теперь ходит, как пыльным мешком пришибленный.

— Тебе лучше с ним больше не дружить… — осторожно предложил сестре Борис.

— Ну да! — хмыкнула девушка. — В тереме запереться, косу из окна спустить и платочек крестиком вышивать?

— Тебе уже пятнадцать лет, Ира, — напомнил стольник. — Скоро ленту в косу вплетешь. Так что да, пора бы и остепениться, достоинство свое блюсти.

— Под замком? — спрыгнула со стола девушка.

— Я этого не говорил! — торопливо напомнил Борис.

— Я, братик, сколько себя помню, всегда с ним дружила, — зашла за спину стольника девушка, опустила ладони ему на плечи. — Теперь же он… Странным стал. А обходиться без него я вроде как и не умею.

— Нужно привыкать, сестренка. Ему тоже пятнадцать, и его тоже государь скоро поженит. А при живой жене с подружками не гуляют.

— Когда царь Федьку женит, ты меня саму уже замуж отдашь! — толкнула его в спину сестра и вышла из конторки.

Оставшись в одиночестве, Борис Годунов раскрыл книгу, взял из чернильницы перо и долго-долго в задумчивости крутил его в руках. Потом решительно отмахнулся:

— Да нет, рано еще! — и потянулся за приходными списками.

29 декабря 1572 года

Ливонское королевство, река Пярна

Стольник Борис Годунов, одетый в выпущенные на валенки меховые штаны, в сверкающий бахтерец, поверх которого лежала тяжелая кунья шуба, в островерхую ерихонку с мерно позвякивающей у ворота бармицей, стоял на льду реки и хмуро смотрел вдоль зарослей кустарника, уходящего под низкие плакучие ивы.

Ему здесь не нравилось. Ничуть, ни капельки! Ему хотелось домой, в теплую конторку, к ласковой ненаглядной Маришке, к привычным счетно-расходным томам. Но жизнь служивого далеко не всегда складывается так, как бы ему хотелось.

В октябре от царского зятя, ливонского короля Магнуса, дошла весть, что в колыванские земли вторглись шведы числом аж в пять тысяч конных и пеших воинов, каковые намереваются захватить Оберпален. Получив от родича слезную просьбу о помощи, государь Иван Васильевич, вся армия которого после победы над османами еще только расходилась по домам, не придумал ничего лучше, кроме как посадить в седла всю свою свиту, включая дворню и дворцовую стражу, и вместе с обоими сыновьями самолично выступить в поход.

И вот теперь царский стольник, за всю свою жизнь ничего, кроме пера, в руках не державший, оказался одет в один из дядюшкиных доспехов, отправлен в чужие дикие земли, да еще и поставлен во главе стрелецкой полусотни в северном заслоне, сторожившем подступы к главному ратному лагерю.

— Пять тысяч рейтар и копейщиков… — прошептал приказчик и недоверчиво осмотрел завал из бревен и сучьев, сооруженный пищальщиками поперек реки.

Сможет ли сие куцее укрепление удержать напор целой армии? Сколько все они проживут, коли на льду вдруг появятся толпы злобных схизматиков? Сколько проживет он сам?

Однако стрельцов все происходящее ничуть не беспокоило. Оставив возле завала нескольких сторожей, служивые сидели вокруг костров, попивали горячий сбитень и рассказывали какие-то побасенки, время от времени оглушая друг друга дружным хохотом. Бывалых вояк не смущали ни мерные залпы новгородских пушек, дробящих чугунными ядрами каменные стены Вейсенштейна, ни частая пальба с крепостных башен, ни падающие изредка в ближние сугробы пули и стрелы.

— Вот я и на войне, — хмуро пробормотал стольник. — Сбылась мечта детства…

А ведь когда-то давно, в вяземском поместье, встречая отца после ратной службы, принимая от него пояс с саблей и ножами, маленький Борис так надеялся, что однажды точно так же поднимется в седло, сожмет в руках рогатину и щит да отправится бить поганых басурман или диких схизматиков! Что станет драться в кровавых битвах, пронзая копьем тела врагов и срубая саблей им головы. А совсем недавно, пять лет тому назад, он глухо ненавидел дядюшку, что тот пожалел одолжить горсть серебра на его снаряжение, записать племянника в новики, отпустить в ратный поход.