Дорога цариц

Боги наконец-то снизошли к годуновским молитвам — Борис попал на войну! За три месяца похода он еще ни разу не мылся и не переодевался, спал в сугробах, подложив под голову лошадиное седло, ел два раза в день — горячий кулеш из муки с салом утром и холодную копченую рыбину или ломоть мороженой ветчины вечером. И, несмотря на меховые одежды, постоянно мерз. А еще он ни разу не увидел ни единого врага, но уже встретился со смертью. Вчера одного из боярских детей, стоявших рядом с Борисом, пронзила в горло ливонская стрела, и стольника даже забрызгало горячей кровью.

Некоторое облегчение наступило пять дней назад, когда армия развернула лагерь возле вражеской крепости. У дядюшки оказалась своя палатка, и теперь можно было хотя бы спать не под небом, а возле очага! Пусть и на земле, на брошенных поверх кошмы конских потниках. А кроме того, костры в лагере горели постоянно, и днем и ночью, — и потому на них стало возможно жарить птицу и свиные туши, варить нормальную кашу и даже готовить едкий парной сбитень. Правда, теперь с рассвета и до самой темной ночи каждые полчаса грохотали залпами тюфяки, и от пушечного грохота у стольника постоянно звенело в ушах.

Из-за этого оглушающего бабаханья Борис Годунов не услышал скрипа снега за своей спиной и повернулся, только когда на его плечо легла рука в заячьей рукавице:

— Сторожишь, племянник? Вижу, старания тебе в любом деле не занимать.

— А как же иначе, Дмитрий Иванович? — пожал плечами стольник. — Поручено ведь.

— Мог бы у костра погреться, — негромко засмеялся постельничий. — Стрельцы на реку и без тебя смотреть способны.

Борода дядюшки вся была покрыта инеем, а бахтерец — изморозью, отчего боярин напоминал собой сказочного деда Карачуна, повелителя зимнего холода.

— Вечером погреюсь, — ответил Борис Годунов, перетопнув с ноги на ногу.

— Лучше всего мы согреемся завтра, — похлопал его по плечу Дмитрий Иванович. — Отводи стрельцов в лагерь. Смеркается, видишь, ночью ужо никто не подойдет. Пару дозорных оставь, и ладно. Завтра штурм, каждый воин на счету. Пусть отдохнут.

— А я? — с надеждой спросил стольник. — Мне реку сторожить?

— Не бойся, в стороне не останешься, — пообещал дядюшка. — Свою долю ратной славы получит каждый.

На рассвете, когда раннее солнце придало низкой облачной пелене зловещий кровавый оттенок, стольник Годунов вывел свою полусотню к берегу возле рва, до краев засыпанного связками из толстых прутьев. По ту сторону лежала высоченная груда белых камней, перемешанная с опилками и углями. И, как ни странно, вкусно пахнущая жареным мясом.

Служащий Постельного приказа стоял напротив крепости не один. Справа замер с обнаженной саблей царский печатник боярин Роман Алферов, слева — думный боярин Безнин-Нащекин, чуть далее — боярин Василий Грязный, постельничий Дмитрий Годунов, окольничие князья Токмаков и Ошанин… Дьяки и подьячие, конюшие и сокольники, воеводы и головы. Дикарям захудалой ливонской крепости выпала великая честь — ее штурмовали лучшие из лучших, самая высокородная русская знать.

— Слушайте меня, други!!! — выступив чуть вперед, вскинул над головой саблю Малюта Скуратов, одетый в пластинчатый бахтерец с наведенным серебром. — Во имя веры христианской! Во славу земли русской! Во имя государя! Покажем схизматикам поганым остроту клинков наших. За мной! Впере-ед!

Тут же грохнул яростный пушечный залп, кроша ядрами край стены. Вниз полетело несколько сбитых точными выстрелами человеческих тел, а завал через ров заволокло густым и едким пушечным дымом.

Следуя праву старшинства, Борис пропустил вперед полусотни бояр Безнина-Нащекина и боярина Грязного, выхватил саблю и, ощущая, как внизу живота наливается холодный свинцовый ком предсмертного ужаса, закричал:

— За мной, служивые! Бей схизматиков!

Стольник кинулся в атаку: за спинами стрельцов Васьки Грязного побежал сквозь рыхлые обрывки дыма через ров, по хрустящим прутьям, перепрыгнул несколько стонущих от боли, скрюченных людей, уткнулся в широкую лестницу с частыми толстыми перекладинами, стал быстро карабкаться наверх, к свету.

Внезапно послышался громкий чмокающий звук — стрелец слева откинулся, покатился вниз. Но лестница уже кончилась, Борис выкарабкался на каменную груду, распрямился. Увидел совсем рядом мертвое тело в наведенном серебром бахтерце, с окровавленной рыжей бородой. От узнавания на миг екнуло сердце, и стольник вскинул саблю выше, закричал:

— Ур-ра-а-а!!! — и ринулся вперед, спускаясь с завала в узкий каменный проулок.

Опять послышался зловещий «чмок» — и тут же впереди упал стрелец.

Боярин, открывшийся дальше перед стольником, с кем-то рубился, медленно продвигаясь вперед. Борис попытался обогнуть воина — и тут на него с утробным воем выбежал окровавленный дикарь в железной шапке и кирасе, с пикой в руке. Стольник рефлекторно вскинул саблю, отбивая копье вверх. Дикарь быстро отдернул оружие, попытался уколоть снова, и опять неудачно. Отдернул, снова уколол — Борис только чудом увернулся, втянув живот.