Дорога в Гандольфо

— Бедный вы ягненочек! Идите ко мне, я разомну ваши плечи. Это дает очень хороший эффект!

— Я совершенно изнурен. Наполнен пустотой и расплавленным свинцом...

— Да, вы изнурены, мой ягненок, или, другими словами, хороший мальчик. Ложитесь на диван и положите голову Лили на колени. Боже, какие теплые у вас виски! А вот шея у вас слишком напряжена. Так лучше? Лучше?

Сэму и на самом деле стало лучше. Он чувствовал, как ласковые руки Лилиан, расстегнув рубашку и, двигаясь по его груди, ласкали его тело воистину ангельскими прикосновениями. Просто чудо!

Он открыл глаза и прямо над своим лицом увидел непреодолимую прелесть двух великолепных грудей.

— А вам нравится купаться в теплом бассейне, наполненном мыльными пузырями, которые пахнут розами и весной? — прошептал он.

— Не очень, — так же тихо ответила Лилиан. — Я больше люблю стоять под теплым душем. Сэм улыбнулся.

Глава 13

Благоухание пронизывало воздух вокруг него. И для того, чтобы определить его источник, Сэму даже не надо было открывать глаза.

Если бы он был способен восстановить предыдущий вечер хотя бы с некоторой точностью, — а та легкость, которую он ощущал ниже талии, убеждала его в том, что он мог бы это сделать, — то вспомнил бы, что большую часть ночи они провели в душе.

Сэм открыл глаза. Лилиан сидела рядом с ним, привалясь к подушке, а на ее симпатичном вздернутом вверх носике красовались очки в роговой оправе. Она читала огромное меню в потрепанной картонной обложке.

— Привет! — негромко сказал Сэм.

— Доброе утро! — радостно улыбаясь, взглянула она на Дивероу сверху вниз. — Ты знаешь, который сейчас час?

Это белокурое создание являло собой образец физического совершенства. Так во всяком случае решил Сэм. Вполне возможно, что это был результат занятий серфингом в Калифорнии или же, следствие той гимнастики, которой ее обучил Маккензи Хаукинз.

— Мои часы на руке, а она под одеялом, и поэтому я не знаю, сколько сейчас времени.

— Десять двадцать! Ты проспал целых одиннадцать часов! Как ты себя чувствуешь?

— Ты хочешь сказать, что мы легли в половине двенадцатого?

— Ты храпел так, что тебя, по всей видимости, слышали у Бранденбургских ворот, — заметила Лилиан. — Мне даже пришлось тебя несколько раз толкать. С такими данными ты вполне мог бы выступать в опере. Как твоя голова?

— Нормально. Я даже удивлен этим!

— Это все благодаря душу и физической нагрузке. А вообще-то ты не очень-то силен в отношении выпивки, — произнесла Лилиан, беря с туалетного столика карандаш и что-то отмечая в меню. — Мне кажется, что в первую очередь бунтует твоя кровь.

— Ты потрясающе благоухаешь, — проговорил Сэм, не сводя с нее глаз и вспоминая о том, какой вид открывался ему с ее колен и как она массировала ему грудь своими божественными пальцами.

— Как и ты сам, мой ягненочек, — ответила женщина, улыбаясь и снимая очки. — Ты знаешь, что у тебя очень приятное тело?

— Да, кое-что есть.

— Ты прекрасно развит физически, хорошо сложен, и у тебя отличная координация движений. И жаль, что ты несколько запустил себя!

Она постучала себя по подбородку очками, словно врач, изучающий послеоперационного больного.

— Ну, я так бы не сказал, — усмехнулся Сэм. — Я даже как-то играл в лякросс[7], и довольно прилично.

— Я в этом и не сомневаюсь, — покачала головой Лилиан. — Правда, я думаю, что играл ты в этот свой лякросс лет десять тому назад. А теперь смотри сюда! — Она положила очки и откинула одеяло с груди Сэма. — Здесь, здесь и здесь! Полное отсутствие тонуса у мышц, поскольку ими не пользовались годами. И здесь.

— Ох!

— А твои latissimi dorsi[8]просто-напросто отсутствуют. Когда ты в последний раз занимался физическими упражнениями?

— Этой ночью. В душе!

— Эта сторона твоего состояния не может оспариваться. Но это только малая часть всего бытия.

— Ну для меня-то это как раз наоборот!

— И все же малая часть всего бытия применительно к мышечной системе. Ведь твое тело — это храм, и не надо разрушать его всякими злоупотреблениями и пренебрежением. Сделай его щеголеватым. Дай ему возможность тянуться, дышать и быть полезным. Посмотри на Маккензи...

— Не надо! Я не хочу на него смотреть! — перебил Лилиан Сэм.

— Я говорю с точки зрения медицины.

— Я знаю это, — промямлил Дивероу, сдаваясь. — Мне никуда от него не деться. Я — его вещь.

— Ты хоть понимаешь, что Маку уже за пятьдесят? А возьми его тело. Сама упругость. Настоящая сжатая пружина, доведенная до совершенства...