Дорога в Китеж

Сравнение с соломинкой Евгению Николаевичу не понравилось, но видно было, что великому князю в его нынешнем состоянии не до выбора слов.

– Произошло ужасное несчастье, – приступил к рассказу Константин, трагически потирая лоб. – Хуже, чем несчастье. Позор. Для меня, для семьи, а если не принять меры, то и для всего дома Романовых. Для чести отечества, в конце концов…

Он подавился рыданием, взял себя в руки, продолжил. Кузнецова сочувственно сжимала ему локоть.

– Мой Коля… сын… влюбился в недостойную женщину. Авантюристку, шантажистку, вымогательницу! Она выкачала из него бог знает сколько денег, но ей всё было мало… Когда у мальчика кончились наличные, он понаделал долгов, выдал этой мерзавке векселей на безумные суммы… Это бы еще полбеды, но он пошел на воровство! Украл у матери драгоценности… Совершил святотатство – похитил из ее опочивальни священную реликвию, отцовскую икону в золотом окладе… Ниже пасть уже некуда!

На сей раз рыдание прорвалось-таки наружу, а с носа у великого князя свалилось пенсне. Почему-то это больше всего надорвало сердце сострадающего Евгения Николаевича. Видеть отца российских реформ, некогда такого победительного, в столь жалком состоянии было невыносимо.

– Разве нельзя как-то приструнить эту… особу? – спросил Воронцов. – Чтобы она вернула икону и драгоценности? В конце концов она же русская и не может не понимать…

– В том-то и дело, что нет! Она американка! Некая Фанни Лир, международная проходимица, актерка на сомнительных ролях! Из тех, что переодеваются в мужское платье и выставляют напоказ ноги! – всхлипнул его высочество, запамятовав, что его избранница, будучи балериной, тоже не прячет нижние конечности под юбками. – И дело не только в украденных предметах! У нее Колины письма! Она угрожает опубликовать их за границей! Судя по всему, там написаны ужасные вещи! А еще Коля завещал ей все свое состояние!

– Но Николай Константиновичу двадцать четыре года, с какой стати ему умирать? К тому же завещание можно переписать…

– Он отказывается! Говорит, что наложит на себя руки! Я в сердцах ему заявил: «Это лучшее, что ты можешь сделать! А завещание самоубийцы силы не имеет!». И что вы думаете? Расхохотался. «Официально великий князь не может покончить самоубийством. Всё останется шито-крыто. И дорогая Фанни получит последний дар моей любви!». Представляете, что будет, если какой-то американской демимонденке достанутся романовская дача в Павловске и дом на Миллионной, по соседству с Зимним дворцом?

– А что полиция? – пролепетал Воронцов, потрясенный подобной перспективой.

– Если я обращусь в полицию, обо всем немедленно доложат Саше! Он, конечно, рано или поздно все равно узнает, но перед тем я должен по крайней мере предотвратить угрозу международного скандала! О-о-о-о… – вырвался у его высочества стон несказанной муки.

Евгений Николаевич более не мог выносить это зрелище.

– Вы безусловно можете быть уверены в моем молчании. Но что я должен сделать?

– Поезжайте к ней. Потребуйте, чтобы она немедленно покинула Россию, но перед этим отдала завещание и Колины письма.

– А также драгоценности и икону, – напомнила Кузнецова. – Это регалии императорского дома.

– Да-да. Особенно образ! Им батюшка благословил наш брак с Санни и завещал свято хранить икону!

– Но… но эта женщина, наверное, откажет, – пробормотал Воронцов, представив будущее объяснение. – Чем же я стану на нее воздействовать?

– Неважно чем! Угрожайте! Предлагайте любые деньги! Но сделать это нужно сегодня же, пока не поползли слухи! Умоляю, поезжайте к прохвостке! Она остановилась у Демута, в апартаментах «люкс», которые, конечно же, оплачены Колиными, то есть моими деньгами!

– Я не уверен, что справлюсь с подобным поручением, – с несчастным видом произнес Эжен. – Я не умею разговаривать с авантюристками, да еще американскими. Английского языка я не знаю. Не умею давать взятки. Тем более – угрожать женщинам…

– Неважно, что вы умеете и чего вы не умеете, – твердо сказала Кузнецова. – Вы человек надежный, а это главное. Спасите Констана. Кроме вас сделать это некому.

После этого отказываться стало невозможно.

– Я попробую, – пролепетал граф и вышел в полной растерянности.

Великий князь проводил его до кареты, воскликнув на прощанье:

– Спасите нашу честь, мой верный Атос!

* * *

В подобном положении полагаться следовало не на смятенный ум, а на голос сердца. Оно у Воронцова колебаний не ведало. Поручение следовало исполнить любой ценой – сердцу это было ясно. Ясно, однако, было и то, что Евгений Николаевич с щекотливой задачей справиться не в состоянии. Стало быть, кто-то должен помочь.

Оно же, сердце, и подсказало, к кому обратиться. Конечно, к Ларцеву. Во-первых, он, как и госпожа Лир, американец, то есть лучше найдет с нею общий язык. Во-вторых, решительности Адриану не занимать. А в-третьих, непохоже, что он станет джентльменствовать с особой, которая учтивого отношения не заслуживает.