Дорога великанов

– Ты никогда не получишь стипендию, а у меня нет средств. Теперь, когда твой отец исчез, не думай, что я стану поддерживать тебя в одиночку. В любом случае, поддерживать тебя – бросать деньги на ветер. Я не отрицаю, что ты умен, Эл, но у тебя нет силы воли. Ты слаб. Ты не в состоянии развить собственную мысль. Ты хоть отдаленно представляешь себе, что будешь делать со своей жизнью?

Она встала, чтобы помыть посуду. Я не шелохнулся. Она разгневалась:

– Я тебе что, слуга? Не можешь поднять задницу и помочь?

Я медленно поднялся. Взял карандаш и бумагу, чтобы записать адрес автозаправки и хозяйки дома. Мать раздраженно продиктовала мне и то, и другое. Когда она закончила, я разорвал листок.

– Что ты делаешь?

– Сама видишь. Я разорвал листок. Мне не нужна бумажка, чтобы помнить адрес. Но на самом деле мне просто не нужна твоя помощь! Я не пойду работать на автозаправку и не поселюсь в комнате, которую ты нашла. Мне от тебя ничего не нужно. Даже ночлег. Я возьму сумку и уйду. Но сначала кое-что скажу тебе. Я действительно сожалею, что убил бабушку с дедушкой.

– Ах, ты сожалеешь? Хорошая новость!

Плевать она хотела на мои слова. Она искала зажигалку.

– Да, я сожалею, я не должен был их убивать. Я должен был разделаться с тобой!

Она искусственно усмехнулась, и я почувствовал, что ей страшно. Наверное, у меня изменилось выражение лица.

– Ладно, раз ты не хочешь мыть посуду, можешь идти; я одна управлюсь.

Она делала вид, что всё в порядке, однако отправилась еще за одной бутылкой.

– На твоем месте, Эл, я бы не стала угрожать. А то ведь я расскажу сотруднику службы пробации, и тебя тут же отправят обратно в больницу. Я этого не хочу. Лучше забери свои вещи и проваливай, как сделал твой отец. Живи своей жизнью, какой угодно жизнью, мне всё равно, только исчезни.

Она отвернулась от меня и говорила всё это, стоя ко мне спиной, пока я смотрел ей в затылок. Я отправился в комнату, сложил в сумку из джута цвета хаки кое-какие вещи и ушел, интуитивно чувствуя, что спас матери жизнь.

На улице было сухо и тепло, а в доме влажно. На город опустилась ночь, словно занавес на освещенную сцену; в темноте я не видел почти ничего. Я шел по парковой дорожке, где гулял днем. Сложно описать то удовольствие, которое я испытываю во время прогулки по опасным местам. Места могут быть обычными, но иногда достаточно одного мгновения, чтобы случилась драма. Это был час неудовлетворения, горечи и безумия. Всё на свете – вопрос возможностей, обстоятельств и луны.

Моя удивительная память часто запечатлевает детали, которые совершенно незначительны для прочих смертных. Но она также способна стирать целые пласты моего существования. Больница казалась мне далекой. Лейтнер – еще более далеким. Шагая по пустынным улицам Санта-Круса, я спрашивал себя, знал ли доктора вообще. Я думал о своем исчезнувшем отце и хотел его найти. Хотел объяснить ему свой поступок, чтобы он понял его причину. Я хотел бы поселиться неподалеку от него. Мы с ним хорошо ладили, когда вместе жили в Лос-Анджелесе, но нас всегда разлучали женщины. Мои мать и сестры, от которых он сбежал, как от холеры. Вторая жена, вообразившая, будто я за ней подглядываю. Новая жена, о которой я ничего не знал. Но больше всех – его мать. Убив бабушку, я возбудил у отца странное чувство вины… Он не плакал на похоронах, потому что, я уверен, ее смерть его не задела.

В Санта-Крусе царит ложное спокойствие маленького университетского городка. Сложно вообразить себе это место под обломками и в дыму. Однако если бы разлом Сан-Андреас[50] спровоцировал землетрясение, то от Санта-Круса ничего не осталось бы. Погибло бы всё калифорнийское побережье – о драма, о трагедия! Ад не так далеко от рая, но люди не хотят и слышать, они тихо спят, словно родились под счастливой звездой. Целыми днями они строят загоны для карликовых коз, хотя сами ничуть не лучше них. Они копят, собирают, коллекционируют. Им в голову не приходит задаться вопросом о том, что они, собственно, делают. Когда поблизости кто-то умирает, их жалкие жизни приобретают новый смысл. Смерти их не пугают, а, наоборот, вдохновляют.

К моему удивлению, ночью в парке собралось куда больше народу, чем днем. Мне пришлось свернуть на тропинку и углубиться в чащу, чтобы найти свободную скамью. Никогда в жизни не видел стольких психов в одном месте. Они прибывали отовсюду, я издалека узнавал их шаткую походку. Около десяти компаний собрались в круг, чтобы послушать музыку. Самые психованные лежали на земле, скрестив руки и глядя в небо. Я не жалел о том, что перед ужином побрился, подровнял усы и погладил рубашку. Я устроился посреди скамейки, разметил территорию и решил хорошенько выспаться, прежде чем искать работу. Я мог бы часами рассказывать о безумных придурках, от которых за километр воняло коноплей, но эти козлы меня совершенно не интересовали, и я не желал им зла. Я не понимал, откуда они берутся и куда направляются, словно они нематериальны и вот-вот рассеются в тумане.