Дорогая Эмми Блю

– Когда-то и я был из тех людей, у которых, кажется, есть всё. Идеальная жизнь, идеальная жена, идеальные планы, – он смотрит на меня и ухмыляется, – но на самом деле ничего этого у меня не было. Просто казалось, что есть. И в одну секунду всё оборвалось. Блин, мне даже пришлось ехать в Канаду, чтобы хоть как-то разгрести это дерьмо. Привести свою жизнь в порядок. Вылечиться.

– Вытащить голову из задницы, – говорю я, вспомнив наш разговор на десертной вечеринке, и он улыбается.

– Да. И вот как это бывает. Все эти люди могут быть такими же потерянными, как и ты.

Я смотрю на него.

– Откуда же мне знать.

– Можешь судить по мне, Эмми.

Я не свожу с него глаз, и он внезапно разражается смехом.

– Что такое?

Элиот опускает солнцезащитный щиток, чтобы открыть крошечное мутное зеркальце с неработающей подсветкой. Я смотрю в него и вижу, что у меня вокруг глаз огромные чёрные круги, а с ресниц свисают куски туши.

– О Господи! Я похожа на Оззи Осборна!

Элиот смеётся, уперевшись локтем в разделяющий нас подлокотник.

– Не то чтобы я хотел с тобой соглашаться, но тут согласен. Ты настоящая звезда!

– Заткнись.

Какое-то время Элиот молчит и смотрит на меня, подперев рукой подбородок, потом говорит:

– Я просто хотел спросить: что вдохновило тебя на концепцию альбома «Technical Ecstasy»?

– Заткнись, а то получишь, – я смеюсь, плюю на палец и пытаюсь стереть тушь, но только размазываю ещё больше. Смотрю на своё отражение. – Ладно, я сдаюсь, – я вновь поднимаю щиток и откидываюсь на сиденье. Ткань спинки под моей щекой мягкая и приятная. – Господи, если бы девушки с вечеринки меня видели, они бы подумали: «Что за хрень?»

Элиот улыбается, чуть прикрывает и тут же открывает глаза.

– Ну а тебе не плевать?

– А потом, не сомневаюсь, кто-нибудь рассказал бы, что её бойфренд именно такой её и полюбил. Когда она удрала с вечеринки, вся измазалась в туши, как Оззи Осборн, и вообще была похожа на мокрого спаниеля.

Элиот хмурит тёмные брови.

– Так вот что девчонки обсуждают на вечеринках?

– Только на этой, – я шмыгаю замёрзшим, по-прежнему сопливым носом. – Там была твоя Ана. Вообще это она начала разговор, так что она с тобой очень счастлива. Молодец, что в воскресенье устроил ей ванну со свечами. И музыку подобрал романтичную, из восьмидесятых, – даже я изумлена, как печально звучит мой голос.

– Ну-ну, – говорит Элиот спокойно, даже чересчур спокойно, и недоверчиво улыбается. – Что-то я не припомню, когда устраивал ей такую ванну, но ты рассказывай, рассказывай. Жуть, а не вечеринка, по всей видимости.

– Да нет, – я смеюсь, прикрыв рот рукой. – Просто мне стало… одиноко. Вот и всё. Среди всех этих счастливых женщин, живущих полной жизнью, рассказывающих анекдоты и милые истории… у них у всех есть такие люди, чудесные люди, любящие их несмотря ни на что, принимающие все их недостатки. Любящие их любыми. И я внезапно поняла, что мне нечего сказать.

Элиот молчит, обдумывая мои слова.

– Но никто, что бы он ни говорил, не живёт идеальной жизнью, Эмми.

– Никто? – я отвожу глаза от его немигающего взгляда, и разговоры в комнате с роялем вновь звенят у меня в ушах. – Хелен с вечеринки… уволилась с работы, ничего не сказав мужу, потому что ей стало там совсем паршиво, хотя у них не было денег и была куча долгов, и она очень волновалась, что он ей скажет, а Алан сказал только: «Цветочек мой…» Да, он так и сказал: «Цветочек…»

– Ну?

– Он сказал: «И правильно ты сделала. Я буду работать ещё больше, лишь бы ты была счастлива и воплотила все свои мечты, а если не хватит денег, продам свои яйца».

Элиот беззвучно смеётся, раскрыв рот, как золотая рыбка, и пытается что-то сказать, но я продолжаю, потому что мне отчаянно хочется всё ему объяснить.

– А Беатрис… Беатрис жутко боится высоты, но всё равно полезла на Сноудон со своей девушкой, потому что той до смерти хотелось там побывать. И на вершине сделала ей предложение.

– Я понимаю, но…

– Всю дорогу её трясло, как собаку на салюте, и она напилась бета-блокаторов, но она это сделала, Господи, ты представляешь? Представляешь, что кто-то на такое способен ради любви? Я вот не могу.

Элиот скрещивает сильные руки на груди, вытягивает ноги и смотрит на меня.

– Эмми, есть много людей, которые…

– А Эйми, – у меня кружится голова от выпитого шампанского и усталости. Элиот улыбается и смотрит в потолок, будто сдаётся. – Эйми сломала нос и повредила позвоночник, спускаясь по лестнице на вокзале. Даже в туалет не могла сходить без посторонней помощи. Её нос… он был совсем как помидор, Элиот. Протухший сраный помидор. Я видела фотографии.

– Господи, – Элиот смеётся. – Но, уверен, бывают вещи и похуже…

– Уверен?

– Сельдерей, – бормочет он, – мускатная тыква…

– И знаешь, – я смеюсь и всё же продолжаю гнуть свою линию, – что делал её молодой человек? Целовал её в нос. В этот жуткий помидорный нос. И помогал ей вытирать задницу. Несколько недель.

Элиот шумно вздыхает, проводит рукой по растрёпанным тёмным волосам.

– Господи Иисусе, Эмми. Я думал, ты была на вечеринке. Ты точно уверена, что не зашла по ошибке на съёмочную площадку ток-шоу Килроя?