Дороги авантюристов, или Загадочная яхта лорда Гленарвана

Паганель ничуть не удивился. Он прекрасно знал о злоключениях Гинара. Более того, он приводил в пример этот случай, когда на борту «Дункана» убеждал детей капитана Гранта, что смерть от рук индейцев их отцу не грозит: дескать, жители пампы бледнолицых пленников ценят и берегут, те годами могут жить в индейских кочевьях.

Когда возникла нужда заманить Гленарвана к Тандилу и форту Независимости, Паганель использовал историю Гинара и свое эксклюзивное знание испанского, — образно говоря, подвесил перед носом лорда морковку, чтобы тот бодрее скакал по пампе.

Вот только морковка была фальшивая.

* * *

Если взять подробную карту Южной Америки и отследить по ней передвижения отряда Гленарвана, может возникнуть недоуменный вопрос: а зачем географ так всё усложнил?

Форт Независимости и без того находился почти на пути экспедиции, движущейся вдоль 37-й параллели, он расположен на широте 37º19' — разница с широтой, указанной в документе, восемь минут, — это считанные мили, можно было сделать небольшой крюк под любым благовидным предлогом.

Но все не так просто, как представляется при первом взгляде на карту. Да, форт Независимости лежит практически на маршруте, пересекающем континент вдоль тридцать седьмой параллели. Но, важный момент, — в конце этого маршрута. Кто сказал, что Гленарван одолел бы путь до самого побережья, не сходя с параллели? Если пустить события на самотек, лорд мог значительно раньше убедиться, что Гарри Гранта в пампе нет, никто ничего о нем не слышал, — и свернуть с 37-й параллели, напрямик двинуться к той точке побережья, где назначена встреча с «Дунканом». А это значительно южнее, у мыса Меданос, находящегося почти под 39-м градусом южной широты. В таком случае форт остался бы далеко в стороне от маршрута, в паре сотен миль.

Кто мог бы сообщить Гленарвану неутешительные вести? Ведь отряду встречались лишь небольшие группы индейцев-разведчиков, упорно не желавших вступать в контакт.

Паганель мог обоснованно опасаться, что информацией поделятся индейцы-скотоводы, попавшиеся на пути. Те от своих стад никуда не ускачут, контакт состоится. Конечно же, Паганель мог переводить ответы индейцев в желательном для себя смысле. Но часто так делать — слишком большой риск. Если раз за разом переводить испанское «no» как «да», даже не знающие язык люди насторожатся, заподозрят неладное. А если вдруг встретится кто-то, владеющий английским или французским? Например, аргентинские военные, частенько сюда наведывающиеся? Нехорошо может получиться…

Скотоводы им не встретились. Но лишь оттого, что случилась нештатная ситуация: огромные территории поразила небывалая засуха, реки пересохли, — и индейцы откочевали вместе со стадами подальше от гиблых мест. Аргентинские вояки тоже предпочли туда не соваться.

Засуху Паганель предугадать не мог, она даже для Талькава стала неожиданностью. И план географ составил оптимальный: что бы там ни болтали встреченные в пампе люди, Гленарван внимания не обратит, у него перед носом уже будет болтаться морковка, — виртуальный капитан Грант, томящийся в плену у Кальфукуры.

* * *

Встреча с комендантом форта Мануэлем Ифарагером не порадовала географа.

Общался с путешественниками комендант долго, дело не ограничилось расспросами о капитане Гранте: дон Мануэль оказался весьма разговорчив, много рассказывал о себе и о здешней жизни, пригласил к себе домой, познакомил с супругой. И всё, что видел и слышал Паганель, его разочаровывало.

При знакомстве комендант, узнав о национальности Паганеля, назвался французом. Но то была лишь дань вежливости. Французом он не был, и даже французским баском уже не был. Полностью натурализовался, стал самым настоящим аргентинцем и большим патриотом Аргентины.

Женился комендант на индианке, наплодил с ней детей, и языком семейного общения был явно не французский, его дон Мануэль успел основательно подзабыть:

«Видимо, бравый малый уже так давно покинул Францию, что почти забыл родной язык — если не самые слова, то обороты речи. Он говорил примерно так, как говорят негры во французских колониях».

Дети носили испанские имена: Хуан, Хосе, Мигель и т.п., — и по-французски не понимали. Сыновей комендант наплодил изрядно: целое отделение, составленное только из них, занималось учениями во дворе форта.

Когда комендант похвастался, каких замечательных защитников Аргентинской республики он вырастил, Паганель понял: когда и если сюда придут французские войска, вступив в войну на стороне Парагвая, — Мануэль Ифарагер будет в них стрелять, будет защищать новую родину до последнего патрона. И до последнего сына.

Оставалось понять другое: это единичный казус, или у остальных местных франко-аргентинцев бытуют такие же настроения.