Парагвайцы пытались что-то предпринять, как-то ответить… Применили против броненосцев бомбические орудия увеличенного калибра (70-фунтовые). Разрывы бомб наносили больше повреждений, чем ядра (в частности, серьезно пострадала «Немезида», переименованная бразильцами в «Сильвадо»), но то были повреждения мачт, дымовых труб и т.д. Главное оставалось целым под защитой брони: орудийные башни и казематы, силовые установки, — и после ремонта корабли возвращались в строй.
Морские мины (вернее, речные), примененные против броненосцев, показали малую эффективность. Один железный монстр все же отправился на дно, но внести перелом минирование не могло, обнаружить мины на узком фарватере и обезвредить их не составляло труда.
И тогда парагвайцы затеяли операцию, не имевшую аналогов в истории войн.
Они решили взять на абордаж и захватить два бразильских броненосца, и хоть так обзавестись главным оружием той войны. С лодок захватить, с легких индейских каноэ. Такого ни до, ни после не случалось. Парусники — да, захватывали силами абордажных шлюпок, и не раз. Но паровой броненосец не парусник, его штиль подвижности не лишит. Затея выглядела авантюрой из авантюр.
И ведь почти удалась…
Илл.26. Индейские каноэ атакуют броненосец. Небывалое бывает…
Неожиданная ночная атака принесла относительный успех. Парагвайцы на двух десятках каноэ взяли на абордаж монитор «Рио-Гранде» и плавучую батарею «Кабрал», в жаркой схватке перебили бразильские команды, ночевавшие прямо на палубах. Но взять под контроль орудия и машинные отделения не удалось: остатки экипажей заперлись в помещениях, задраив все люки, — и взломать их, пробиться внутрь нападавшие не успели. На подмогу подоспели еще три броненосца и в упор ударили по «Кабралу» и «Рио-Гранде» картечью. Смели с палуб и атакующих, и вообще всё, что не было прикрыто броней.
Тем и завершилась эта авантюра.
Безумству храбрых поём мы песню…
Судьба отплатила Наполеону Третьему за предательство, — то, что император совершил в отношении Парагвая, иначе не назвать.
С англичан спрос невелик, решение разместись у них военный заказ заведомо несло в себе риски. В мирное время они корабли отдали бы, не стали бы терять репутацию. Но началась война, появился удобный предлог, и произошло то, что произошло.
Не любили в Лондоне Парагвай. Прочие «независимые» страны континента были в долгах как в шелках перед «Банком Англии» и другими банкирами лондонского Сити, постоянно сидели на игле внешних займов. Парагвай при отце и сыне Лопесах кредиты не брал принципиально. И сальдо внешней торговли старался держать положительное. Причем покупали, образно говоря, не рыб, а удочки. Не продукцию британской промышленности, а станки и прочее производственное оборудование. Неправильная была, по мнению англичан, страна. Дурной пример подающая.
Наполеон, напротив, относился к Парагваю лояльно. И личные отношения поддерживал с Лопесом дружеские. А потом ударил в спину.
Судьба отплатила…
После потери и укрепрайонов, и столицы Лопес больше года вел партизанскую войну, отвергая все предложения о капитуляции. Вот тогда-то и развернулся геноцид поддерживающих президента парагвайцев, а поддерживали его почти все.
1 марта 1870 года Франсиско Солано Лопес погиб в последнем бою Великой Парагвайской войны.
А уже летом Наполеон ввязался в войну с Пруссией и вскоре позорно капитулировал в Седане — сидя в набитой припасами крепости, имея под началом 100 тысяч солдат и несколько сотен пушек.
Как известно, лучше всего запоминаются последние слова и поступки. Французы не вспоминают, что сделал для страны Наполеон Третий (а он реально сделал много хорошего), помнят лишь позор того поражения, потерю территорий, громадную контрибуцию.
А Франсиско Солано Лопеса (хоть и его правление завершилось страшным разгромом, геноцидом, потерей половины территории) полтора века спустя поминают на родине добрым словом… Видно, заслужил.
Глава 16
Пожар в борделе во время наводнения
или
Версия 3.0
Место встречи с «Дунканом» было назначено южнее 37-й параллели, в районе мыса Маданос, и неспроста, — там имелся залив, защищенный от штормов.
Еще удобнее было бы поджидать яхту в прибрежном городе Байя-Бланка, но не сложилось. Незадолго до того город навестил злой гений здешних мест, Кальфукура. Не один, понятно, с тремя тысячами своих басмачей. После их ухода от Байа-Бланки остались лишь обгорелые руины.
Проехать предстояло полторы сотни миль, и всю дорогу Гленарвана терзали сомнения: стоит ли покидать Южную Америку? Что, если Грант все-таки здесь, просто они плохо искали?
Паганель все свои дела на континенте завершил. И еще в Тандиле втолковывал лорду: «Поскольку Гарри Гранта нет в пампе, значит, его нет в Америке вообще. А где он, на это должен ответить вот этот документ. И он ответит, друзья мои, не будь я Жак Паганель!»