Дороги и люди

...Мы с Прокофьевым забрались в открытый «У‑2», и самолет, оставив за собой облако желтой пыли, оторвался от земли. Часа через полтора опустились на безлюдном тебризском аэродроме. Иранский город лежал среди невысоких гор. Солнце нестерпимо палило, и, плоскокрыший, он издали казался серой горячей пустыней, освежаемой зелеными пятнами садов. Здесь, в Тебризе, я расстался с Прокофьевым: он отправился в одну из советских частей, вступившую в Иран, я — в советское консульство. А отсюда поспешил к одному из домов Тебриза...

Дом этот, двухэтажный, стоял особняком. Мы толкнулись в парадный подъезд (мы — это майор из штаба соединения, старший политрук из политотдела, переводчик в звании лейтенанта, представитель городских властей, местный полицейский и я). Дверь оказалась заколоченной. И другая дверь тоже. В третьей, с боковой стороны дома, наверху имелось небольшое оконце. Я был, пожалуй, самым щуплым и весом полегче остальных, поэтому меня легко подняли на руках. Локтем проломил стекло, очистил от осколков раму, перевалился внутрь, ногами вперед, и уже почти было оторвался от оконца, как вдруг услышал: «Ты там поосторожней, — может, мина где спрятана». Это было сказано невзначай, будто речь шла о гвозде, за который можно зацепиться. Признаться, столь любезное (сколь и запоздалое) предостережение не вызвало у меня в ту секунду положительных эмоций. Но мины там, где я очутился, не оказалось. Отодвинув внутреннюю задвижку, распахнул дверь.

Потом мы все поднялись на второй этаж.

Чего только не было в этой конторе-квартире представителя немецкой торговой компании, резидента германской разведки в Тебризе Бруно Шмидта! Перламутровые пуговицы любых цветов и размеров, лезвия и кисточки для бритья, посуда и люстры, будильники и несессеры, керосинки и примусы, наборы ножей и вилок, мясорубки и прочая кухонная утварь. Образцы товаров красовались за стеклами высоких шкафов. Мы проходили из комнаты в комнату, бегло оглядывая содержимое шкафов и задирая головы на лепнину потолков. Последним на нашем пути был большой кабинет.

Полумрак, окна завешены тяжелыми гардинами, посреди кабинета на львиных лапах старинный письменный стол, тяжелое кожаное кресло с высокой спинкой из мореного дуба, увенчанное какими-то амурчиками. Ящики в столе и сейф, вделанный в стену, пустовали. В камине пепел, залитый водой, и недогоревшая бумага — банальные следы поспешного бегства. На стене в широкой раме — портрет Гитлера. И полки, полки с множеством экземпляров «Майн кампф»: эту библию нацизма фирма выдавала покупателям в награду за хорошую сделку. И еще выдавались портреты Гитлера, отпечатанные литографским способом на плотной бумаге. Нашлись здесь и пистолеты. Это были новенькие «вальтеры» — тоже товар. Каюсь, я взял. Заведомо решив, для кого.

Повсюду искал я фотографию хозяина этого заведения — уж очень хотелось увидеть, каков он, «представитель торговой компании». Снимков не было. Ни одного. Только на голубой стене в спальне торчали два маленьких крючка и темнели два квадрата.

В тот же день я передал в редакцию корреспонденцию «Лавочка закрылась». Ее опубликовали, дав другой заголовок — «В Тебризе». А зря! Вступление Красной Армии в Иран прикрыло «коммерческую деятельность» нацистских пропагандистов и шпионов. Таких, как Бруно Шмидт. Да и дельцов покрупнее было немало в этой стране. Они вынашивали далеко идущие планы. Готовили в Иране плацдарм для германской агрессии на Восток. В роли туристов изучали ирано-советскую границу. Тайно доставляли оружие...

Но я отвлекся. На Хиябан Пехлеви — главной улице Тебриза — встретил Павленко, вручил ему завернутый в газету «трофей» (теперь-то думаю, было в этом что-то мальчишеское) и рассказал о доме немца.

— Можно считать, вы повидали кусочек фашистской Германии. Так, так. Опередили, значит, всех нас, — с улыбкой сказал он.

Еще не раз я встречался в те дни с Петром Андреевичем. Казалось, каждую свою фразу, каждое суждение об Иране, о его людях, традициях и привычках он вынашивал давно. И это тоже объяснялось просто: Павленко был болышим знатоком Востока. И знал его не только по книгам. Он много ездил и многое видел. Он всегда поражал своих собеседников глубоким пониманием культуры и быта восточных народов. Иран, куда на короткое время забросила Петра Андреевича судьба военного корреспондента, стал для него и объектом очередного творческого исследования.

2

Пробыл я тогда в Иране восемь дней. И думать не думал, что будет еще одна встреча, которая останется в памяти до сегодняшнего дня.

...Город опустел поздно. Погасли огни, и все отошло ко сну. Бодрствовали лишь бездомные собаки.

Ночевать я отправился в дом, который мне указали в комендатуре. В темноте высмотрел себе свободное местечко на ковре среди спящих военных. Подложил под голову полевую сумку и тут же заснул. Но так же быстро проснулся: что-то довольно ощутимо коснулось моего лица. Это оказалась рука соседа, резко повернувшегося во сне с боку на бок. Осторожно я отвел руку от себя.