Дороги и люди

Казалось бы, из всех жанров литературы скорей всего стареет публицистика, поскольку она связана с «быстротекущим» днем. Но сколь многое в публицистике Мариэтты Шагинян живет и не стареет! В ней всегда находишь неубывающую, живую и одухотворенную мысль. Именно публицистическая сторона такого авантюрно-приключенческого романа, как «Мессменд», сделала его настолько актуальным, что спустя пятьдесят лет после его написания он перешагнул из книги на сцену и с большим успехом шел в Ленинградском ТЮЗе и Норильском заполярном театре. Знаменательно, что данная в сказочной форме тема рабочего как творца, отобравшего у капиталистов власть над вещами, им созданными, и взявшего инициативу в свои руки, созвучна социалистической были.

Читать очерки Мариэтты Шагинян — наслаждение. Читаешь их, как роман. Захватывает все: и сюжет, и знания автора, темперамент мысли, обостряющей суть проблемы. Проблема, какая бы она ни была, вдруг заинтересовывает вас; и вы становитесь соучастником размышлений писателя, а правильнее сказать — кажется, что сама жизнь говорит с вами.

Талант публициста — это умение из многогранного, разноголосого потока жизни выбрать наиважнейшие явления и дать им идейно-нравственную оценку. Мариэтта Шагинян умеет слушать жизнь и чувствовать проблему, которая еще не вышла на поверхность, а находится в глубине повседневности. В ее очерках — удивительное сочетание способности к острому публицистическому анализу с даром художественной изобразительности и философского обобщения. Приведу один из множества примеров. «Гудок» послал ее на строившуюся Южно-Сибирскую магистраль в особом вагоне, который отцеплялся там, где было нужно. Вот какие уроки она извлекает из жизни в этом вагоне.

«...Самое незабвенное, чем одаряет вас жизнь на колесах, — это мудрость самого движения. Как нигде и никогда, начинаешь понимать, что жить — это значит двигаться, потому что стоять, долго стоять — в вагоне, на запасных путях — значит медленно идти на убыль, разлагать и убивать свой быт, терять свою жизнь. Весь внутренний быт вагона охладевает и нарушается. Умирает свет, потому что нельзя уже надеть спасительный ремень под вагон, движением колес заряжающий ваши аккумуляторы; исчезает вода: вагон на запасных путях далек от водокачки, водой не заправляется... Исчезает воздух — начинаешь остро чувствовать кубатуру тесного купе, раздвигавшегося во время хода на все четыре стороны вашего взгляда. Зато растет грязь, неубираемая, неизбежная грязь запасных путей... На пятый день такой стоянки остро понимаешь: стоять — это застой, жить — это двигаться, двигаться...»

Кстати, с поездкой на Южсиб связано знаменитое выступление писательницы в печати «Выбор варианта», направленное против уже утвержденной трассы одного из участков строившейся магистрали как нерентабельного, оставлявшего в стороне белорецкие рудные залежи и огромные лесные богатства. Решение было пересмотрено, предложение Шагинян принято.

Статьи, очерки, исследования, книги. И нескончаемые поездки по стране и за рубеж... Что бы сказал тот парень, посетивший ее выставку и выразивший свое удивление словами: «Это невозможно!» — если бы узнал, что вся эта непрерывная огромная деятельность принадлежит человеку, умеющему слушать людей, но уже давно лишенному великого блага слышать? Большая часть работы Мариэтты Сергеевны протекала в то время, когда еще не существовали слуховые аппараты, и каждую информацию она должна была получать с невероятным усилием. А ведь она никогда не жаловалась на это.

IX

Весною 1968 года предстоял юбилей писательницы.

Три года назад перед этим я посетил Мариэтту Сергеевну в Ялте, в разгар ее работы над очередной книгой. За это время она закончила большой роман-хронику «Первая Всероссийская», написала серию очерков о Франции, Голландии, Англии, Италии — очерков, возникших в результате утомительных и длительных зарубежных поездок, в которых глаза, чувства и мысли были «загружены» до отказа. Немало часов, дней и месяцев провела она в архивных и библиотечных занятиях в Лондоне, Париже, Риме, Венеции, Парме и приступила к последней главе новой книги «Четыре урока у Ленина».

Восьмидесятилетие — очень серьезная дата, и было бы неуважением к пройденному писателем большому пути говорить о нем в обычных юбилейных тонах. Поэтому, снова подъезжая к Ялте, я попытался наметить для себя — хотя бы в самых общих чертах — те главные вехи, из которых складывается не «юбилейный», а жизненный, человеческий портрет. Не «юбилейный» еще и потому, что о Шагинян нельзя говорить в рамках какого-либо возраста. Диву даешься, как могут одновременно уживаться в ней столь разные человеческие состояния — от наивной непосредственности детства и мгновенной юношеской увлеченности чем-нибудь и кем-нибудь до мудрой зрелости пожилого человека и трогательной старческой воркотни! Мариэтта Сергеевна — прабабушка и, будучи прабабушкой, остается «разъездным корреспондентом» — редкий случай в газетной практике, если уж не единственный.