Дороги и люди

— Думаю, что подобные взгляды основаны на неуважении и к человеку, и к технике. Всюду, где приходилось мне видеть настоящий технический прогресс, он предъявлял и более повышенные и более усложненные требования к человеческому интеллекту. За каждой «физикой» в истории культур всегда следовала своя «метафизика» (в дословном смысле «послефизика»). И я уверена, что новейшая «метафизика» — углубленная работа человеческого разума над новыми проблемами, выдвигаемыми наукой и техникой, — непременно вырастет на открытиях современной физики. Что касается кибернетики, которая будто бы может заменить умственную работу человека, то, во-первых, любую умственную работу человек должен автоматам задать, а это само по себе по своей сложности может стать огромным напряжением ума, а во-вторых, мысль ведь не продукт одного мозга, как когда-то думали вульгарные материалисты. Чтоб жить жизнью мыслителя, надо жить и сердцем, всеми доступными нам чувствами. И одного никогда не смогут машины — страдать. А без страданья, мне кажется, ничто духовное не рождалось и не родится. О марксизме — припомните — тоже сказано было, что наш народ его выстрадал.

Слушая Мариэтту Сергеевну, я подумал, что энциклопедичность (а эту писательницу принято называть энциклопедисткой) состоит не только в многосторонних знаниях наук, языков, искусства и т. д. Энциклопедист — тот, кто думает над тем, что он знает, мыслит и чувствует самостоятельно и оригинально и умеет глубоко обобщать...

Суждения Шагинян о формах развития искусства и — шире — современной духовной культуры позволили мне спросить о ее собственной практике художника:

— Как вы относитесь к утверждению нашей критики о все усиливающейся тенденции к документальности — утверждению, которое некоторые критики обосновывают ссылками и на ваши произведения?

— Смотря что считать документальностью. И смотря где и как использовать документ. В исторических романах документальность правомерна, но надо уметь читать документы, надо их расколдовывать и размаскировывать, а это дело художника. Ведь если о выговоренном слове Тютчев сказал: «Мысль изреченная есть ложь», то про написанное это в десять раз справедливей. Документ очень часто не открывает, а скрывает правду. В историческом романе он должен помогать автору в создании атмосферы, настроения, направления эпохи, должен стать строительным материалом сюжета, а для этого надо ставить документ на ребро — и это, поверьте мне, требует всей творческой интуиции писателя и острой работы мысли. Обычно я так обращаюсь с ним: не жизнь проверяю документом, а документ стараюсь проверить жизнью. Вообще же художественный, то есть образный, анализ документа — одно из самых увлекательных дел историка-романиста. Много счастливых часов пережила я в таких анализах и для повести «Воскрешение из мертвых» и для всего цикла работ о Ленине.

...Стемнело. Мы сидели на балконе; внизу сияла огнями вечерняя, подогретая ранним мартовским теплом Ялта. Время от времени на краю мола, уходящего в темноту моря, загорался красный огонек маяка. Всякий раз, как он загорался, глаза Мариэтты Сергеевны обращались к нему. Она призналась, что вот так вечерами выходит на балкон, чтоб поглядывать на этот маяк — «старого своего друга»...

X

3 апреля 1968 года литературная общественность Москвы, многочисленные читатели чествовали Мариэтту Сергеевну Шагинян. Восьмидесятилетняя именинница пристроилась на краешке глубокого кресла — маленькая, уютная, в строгом зеленом платье, торжественно сверкающем орденами и медалями. Она внимательно слушала речи и поминутно смущенно улыбалась. По обеим сторонам от нее сидели А. И. Микоян и маршал И. Х. Баграмян. Рядом на столе росла пирамида из красных папок с адресами от писательских организаций страны, от издательств, редакций журналов и газет. Выросла и целая гора телеграмм.

Председательствующий Алексей Сурков предоставил наконец слово Мариэтте Сергеевне. Она подошла к краю сцены, опустила перед собой на пол пухлую черную сумочку и заговорила бойким голосом:

— Дорогие товарищи! Вы, наверно, устали, и я постараюсь сказать коротко...

Молодые девушки и парни сейчас невероятно рано женятся и потом разводятся. Я выходила замуж тридцати лет и горевала, что не доживу до того возраста, когда у меня будут внуки. И представьте, дожила до возраста, когда у меня есть правнук. Итак, не надо торопиться жениться, для того чтобы не разводиться. Мы с мужем прожили почти полвека...

На свой юбилей, — продолжала Мариэтта Сергеевна, — я смотрю не как на юбилей, а как на творческий вечер писателя. Мне хочется говорить не о прошлом, о чем говорили тут все добрые друзья мои, а рассказать вам, что я сейчас делаю. Я надеюсь все-таки пожить еще, может быть, до следующего юбилея — девяностолетия, на который всех вас от души приглашаю.