Ее гостья, хоть и улыбалась, хранила молчание, и миссис Чейз, настроившись на радушно-восторженный лад, немного стушевалась. Когда они устроились в гостиной, миссис Чейз оглядела гостью и подумала, что если бы случайно встретила ее в городе, то не узнала бы — не потому, что та как-то изменилась внешне, но потому, что раньше миссис Чейз никогда не присматривалась к Элис Северн, а это было по меньшей мере странно, ведь ее трудно было не заметить. Даже будь она не такой долговязой и чуть более компактной, мимо нее нельзя было пройти, не обратив внимания на привлекательную внешность. Что ни говори, а эти рыжие волосы, и как бы отрешенный взгляд, и веснушчатое, чуть увядшее лицо, и худощавые сильные руки сразу выделяли ее из толпы — этого у нее не отнимешь.
— Хересу?
Элис Северн кивнула: ее голова едва держалась на тонкой шее и была похожа на тяжелый цветок хризантемы, который вот-вот упадет со стебля.
— Крекеров? — предложила миссис Чейз и тут же подумала, что у таких худосочных дылд всегда отменный аппетит. При мысли о сегодняшнем скудном обеде — суп с салатом — ей стало вдруг неловко, и она поспешно солгала: — Уж не знаю, что там моя Марта придумает. Сама понимаешь, трудно приготовить что-то особенное, если не предупредить заранее… Но расскажи мне, дорогуша, что новенького в Гринвиче?
— В Гринвиче? — переспросила гостья и быстро-быстро заморгала, словно в комнате внезапно вспыхнул яркий свет. — Понятия не имею. Мы не живем там уже какое-то время, полгода или даже больше.
— Правда? — удивилась миссис Чейз. — Видишь, как я отстала от жизни. И где же вы теперь обитаете, дорогуша?
Элис Северн подняла сухощавую руку и неуклюже махнула в сторону окон.
— Там, — ответила она неопределенно. Ее голос звучал невозмутимо, но тихо и как бы через силу, словно у нее вдруг заболело горло. — В общем, в городе. Нам тут не очень нравится. Особенно Фреду.
С мимолетным сомнением миссис Чейз переспросила:
— Фреду? — потому что отлично помнила, что мужа ее гостьи зовут Артур.
— Да, Фреду. Это мой пес. Ирландский сеттер. Ты непременно должна его увидеть! Он привык к большим пространствам. А наша квартирка такая малюсенькая, по сути однушка.
Да, похоже, в их жизни наступила черная полоса, если все семейство Северн ютится в однокомнатной квартире. Но, даже сгорая от присущего ей любопытства, миссис Чейз сдержалась и не стала вдаваться в подробности. Она пригубила хереса и заметила:
— Ну конечно. Я помню вашу собаку. И детей. Из окна твоего универсала вечно торчали их три рыженькие головки!
— У детей не рыжие волосы. Они блондины, как Артур.
Элис Северн поправила ее без тени юмора, так что миссис Чейз, сама того не желая, издала смущенный смешок.
— А как Артур? — Задавая этот вопрос, она приготовилась встать, чтобы пройти в столовую и подать обед. Но, услышав ответ, так и села.
Гостья все с той же невозмутимой интонацией бросила:
— Растолстел! — И, помолчав, повторила: — Растолстел. В последний раз, когда я его видела, а было это всего неделю назад, он переходил улицу и шел вперевалку, как гусь. Хорошо, он меня не заметил, а не то я бы расхохоталась ему прямо в лицо! Он же всегда так следил за своей фигурой!
Миссис Чейз незаметно тронула себя за бок.
— Вы с Артуром… расстались? Удивительно!
— Мы не расстались! — И она взмахнула ладонью в воздухе, точно отгоняла невидимую паутину. — Я знала его еще ребенком. Мы дружили с детства. Неужели ты думаешь, что мы могли бы расстаться друг с другом, а, миссис Чейз? — тихо добавила она.
Подобное официальное обращение словно бы исключало миссис Чейз из близкого круга Элис Северн, и она на мгновение почувствовала себя изгнанной, а потом, идя вместе с гостьей в столовую, вообразила, что между ними выросла незримая стена враждебности. Но за столом, глядя, как нескладные руки Элис Северн неловко развернули льняную салфетку, миссис Чейз убедилась, что ничего такого не произошло. Они ели молча, обмениваясь иногда вежливыми репликами, и хозяйка забеспокоилась, что рассказа не будет.
Но тут Элис Северн прорвало.
— Кстати, мы развелись в августе.
Миссис Чейз помолчала и, зачерпнув супа, но не донеся ложку до рта, произнесла:
— Как ужасно. Он ведь пил, я полагаю?