Дорогой длинною

Больше Кузьма ничего не спрашивал. Едва дождался, пока Данка, ожесточённо дёргая тесёмки, развяжет ворот блузки, неловко обнял её, притянул к себе горячее, тоненькое тело, отвёл назад тёплую охапку волос, – и едва успел взмолиться: "Господи, помоги, не оставь в великой милости своей…" А через несколько минут со страшным облегчением понял, что Господи услышал, помог и не оставил.

…На другой день было ясно и солнечно. Варька проснулась от бьющего в лицо сквозь прореху в занавеске луча и сквозь дрёму подумала: "Взаправду ночью дождь шёл, или приснилось?.." Потом открыла глаза, с изумлением осмотрелась и начала вспоминать, по какой причине оказалась не в своей постели, а на полатях Макарьевны под старой овчиной. Пока она вспоминала, сквозь пёструю, местами рваную занавеску, отгораживающую полати от горницы, пробился смех что-то рассказывающего Кузьмы, возмущённые возгласы Макарьевны. Варька села, спустила из-под занавески ноги и спрыгнула вниз.

Первой, кого она увидела, была Макарьевна. Старуха стояла спиной к двери, уткнув кулаки в бока, и негодующе спрашивала кого-то:

– Да как же это так-то? Так сразу? Уже муж и жена? Ну, вы, право слово, с ума сошли! Грех-то, грех какой… Вот всё у вас, цыганёв, не по-человечески!

Без благословения родительского, без попа, без свадьбы… Варька, на ходу повязывая волосы платком, вбежала в кухню - и сразу же увидела Данку. Она стояла у окна, чинно сложив руки на животе. Её вымытые, расчесанные волосы были аккуратно убраны под платок. Но не под вчерашний, вдовий, а под новый - шёлковый, голубой, блестящий на солнце. Заметив Варьку, она слегка улыбнулась краем губ, отошла в сторону - и Варька увидела Кузьму. Тот сидел за столом и пил вино из чайной кружки - жадными большими глотками. Заметив Варьку, он смущённо заморгал и опустил кружку мимо стола. Данка едва успела подхватить её, снова улыбнулась углом рта, поставила кружку на подоконник. Подошла и встала за спиной Кузьмы.

Только тут Варька догадалась. Опустившись на табуретку, взялась за голову и тихо сказала:

– Права Макарьевна - рехнулись… Да как умудрились только?!

Кузьма пожал плечами:

– Да так вот… умудрились.

– Ночью, в твоей горнице, - сварливо сообщила Макарьевна. - Я с петухами встала, слышу - шебуршатся, перепужалась - не воры ли? Взяла кочергу, пошла проверять. В двери тырк - а мне навстречь вот этот выскакивает. Глаза дурные, голова - чёртом! Я чуть на пол не села! Что, говорю, вурдалак, ты здесь середь ночи делаешь?! Женюсь, говорит. И - обратно, только пятки сверкнули!

Варька в упор посмотрела на Данку. Та не отводила взгляда, спокойно улыбалась, играла углами платка.

– По-моему, всем выпить надо, - деловито сказала Макарьевна. - Коль уж грех всё едино совершился. Сейчас ещё мадеры принесу.

Она величественно удалилась в сени, вскоре вернулась с початой бутылкой и стаканами и уже начала было разливать, когда с улицы донеслись отчаянные крики:

– Кто женился? Кузьма?! Врёте, черти! Кто разрешил? Какого лешего?! На ком?! Почему без меня? Ну, покажите только мне его! Шкуру спущу с паршивца! Где этот муж скоропостижный?!

– Никак, Дмитрий Трофимыч пожаловали, - злорадно сообщила Макарьевна.

– Ой, угоднички… - испуганно сказал Кузьма, вскакивая с места. - Варька!

Варвара Григорьевна! Ты это… уж не уходи покамест никуда, а?

– Не бойся. - сдержанно сказала Варька. - Сбегай за водкой лучше. Да через задний двор беги, не то как раз попадёшься… Кузьма выскочил за порог. Макарьевна от души расхохоталась. Варька забрала у неё бутылку с вином, поставила на стол. Тронув Данку за рукав, вполголоса спросила:

– Ну, зачем тебе это дитё-то сдалось? Подождала бы хоть чуть-чуть…

– Чего ждать-то? - сквозь зубы сказала Данка, вырывая рукав. Прошла к столу, начала расставлять стаканы. И вовремя, потому что в сенях уже слышался грохот, топанье, крики Кузьмы и отчаянная ругань Митро, который всё-таки перехватил "скоропостижного мужа" на заборе заднего двора.

*****

Живодёрка гудела три дня. Из дома в дом передавалась головокружительная новость о том, что Кузьма Лемехов женился на какой-то таборной красавице-вдове, да ещё в тот же день, когда её увидел. Теперь в дом старухи-майорши с утра до ночи заглядывали хоровые цыганки: то за луком, то за ситом, то за иголкой с нитками, то спросить, когда, по военным приметам, закончится дождь, - причём приходили по две-три, а за одной несчастной луковицей явился целый отряд сестёр Митро, сразу же принявшихся беззастенчиво разглядывать Данку. Та держалась спокойно, с достоинством, говорила мало, смотрела прямо, не опуская ресниц, - и Стешка, вернувшись с сёстрами в Большой дом, тут же сделала вывод:

– Задаётся! Красотка соломенная, ни встать, ни повернуться не умеет, а туда же… И вот эта в хоре сядет?! Ну, ромалэ, нету правды на свете!

– И сядет, и вас, ворон, подвинет. - сердито пообещал Митро. - Слыхал я её голосок. Скоро новая солистка объявится, не хуже Настьки. Сегодня Яков Васильич её слушать будет, сам сказал.

– Не хуже Настьки… - скривилась Стешка. - Жди!

– Сама услышишь - язык прикусишь.