Дорогой длинною

Вскоре к скрипке присоединились мягкие гитарные переборы, и Илья, вздохнув, понял, что Настька вспомнила-таки аккомпанемент. Короткий аккорд, пауза - и голос:

Снова слышу голос твой, слышу - и бледнею.

Расставался, как с душой, с красотой твоею.

Если б муки эти знал, чуял спозаранку, –

Не любил бы, не ласкал смуглую цыганку.

Краем глаза Илья заметил какое-то движение у двери. Он повернул голову и увидел Маргитку, заглядывающую в комнату из сеней. Поймав взгляд Ильи, она поманила его и тут же скрылась. Какое-то время Илья медлил, затем осмотрелся и, убедившись, что внимание цыган поглощено Настей и князем, не спеша вышел из комнаты.

В сенях было темным-темно.

– Чяёри, где ты?

– Здесь, на сундуке.

– Что случилось? Зачем? Народу полон дом. - Илья на ощупь нашёл руку Маргитки, притянул её к себе. - Ты дрожишь вся, что с тобой?

Маргитка вырвала руку. Отрывисто спросила:

– Ну, что, - видал?

– Что? - растерялся он.

– Настьку свою! Крокодилицу свою! И этого гаджа! Видал? Понравилось?!

Вот и попробуй мне теперь голову дурить, как она тебе верной семнадцать лет была. Ни за что не поверю!

– Не верь, коль не хочешь, - мрачно сказал Илья. - Не твоё это дело.

– Ах, не моё?! - взвилась она. - Илья, да ты ослеп, что ли? Ты посмотри на свою Настьку - она же засветилась вся, как князя увидала! Всякий стыд потеряла, прямо на лестнице на шею ему кинулась, а сама старуха давно!

– Чяёри…

– Ну, давай, давай, дожидайся! - продолжала бушевать Маргитка. - Жди, пока она тебя на всю Москву опозорит! Дэвлалэ, где ж ты свой ум похоронил, морэ?! Да ты подумай, что делать-то будешь, если Настька твоя с князем пойдёт?

– Да ничего не буду делать, - через силу ухмыльнулся Илья. - С тобой в Сибирь уеду.

Он сказал это в шутку и никак не ждал, что Маргитка вдруг всплеснет руками и кинется ему на шею, чуть не задушив:

– Господи, Илья… Милый мой, золотой мой… Ты сам сказал, ты сам, не я…

Илья, надо ехать нам… Пойми, надо ехать, ждать нельзя…

– Ку… куда?

– Ты же сам сказал - в Сибирь! Или в Крым! Или в Бессарабию, в степи табунные! А хочешь - веди меня в свой табор! Илья, едем, прошу тебя, прямо сейчас едем! Никто и не хватится! За Настьку не бойся, она одна не останется, князь подберёт, она ещё счастливой будет, а мы… Илья, не могу я больше так, пора ехать, я же… мне…

"А может, и правда?" - отчаянно подумал Илья, прижимая Маргитку к себе и зарываясь лицом в её волосы. Может, и давно надо было сделать это, а не тянуть мерина за хвост невесть зачем. Нужен он разве Настьке? Нет. Пропадёт она без него? Никогда. Несчастной будет? Да князь не даст… А дети? Дети взрослые давно. Так чего же он, дурак, дожидается? И боится чего?

– Едем, Илья? - плача у него на плече, спросила Маргитка.

– Едем, чяёри! - вырвалось вдруг у него. - Едем… – Сейчас, прямо сейчас! Илья, брильянтовый, никак ждать нельзя! Я тебе просто говорить не хотела, а я ведь уже третий месяц как… - Она запнулась.

– Что "третий месяц"? - не понял он.

– Я, Илья…

Внезапно совсем рядом прозвучал отчётливый вздох. Маргитка с тихим "ах" отпрянула от Ильи, закрыла лицо руками. Он отодвинул её. Медленно повернулся. Увидел открытую дверь, полосу света, падающую из зала в сени.

И стоящую в этой полосе Дашку.

Маргитка не выдержала первая. Тихо взвизгнув, она оттолкнула Илью, спрыгнула с сундука и бросилась в темноту. Хлопнули одна за другой несколько дверей, последняя - уже наверху, и опять наступила тишина. Из зала доносились звуки скрипки и гитары, Настин голос. Илья остался стоять где стоял, не в силах ни пошевелиться, ни отвести взгляда от лица дочери.

Дашка медленно пошла через сени. Пошарив ладонями по двери, она отворила её, на миг впустив в сени сырость и шум дождя, и вышла на двор.

Дверь за ней захлопнулась.

Илья сам не знал, сколько времени он просидел на сундуке, сгорбившись и уткнувшись лбом в кулаки. Сначала он пытался соображать, что теперь будет и что ему делать, но потом бросил: делать было нечего. "Что ж ты, господи… Зачем же ты Дашку… лучше бы уж Настьку прислал…" Господи, как всегда, не ответил. Глядя в темноту и слушая звуки весёлого вальса, доносившиеся теперь из залы, Илья подумал о том, что Дашка никому ничего не скажет. Даже словом не обмолвится - уж ему ли не знать своей дочери? Тем более что и не видела, слава богу, ничего, только слышала… Хотя ведь и этого хватит! Жить-то теперь как? Через неделю её замуж выдавать, за руку выводить к жениху… Как? После такого-то? Господи, сукин ты сын, да почему же Дашка? Почему она? Что ему делать теперь?

Внезапно Илья вспомнил о том, что дочь ушла туда, на тёмную улицу, и бродит под ледяным дождём уже невесть сколько времени. С минуту он собирался с духом. Затем вздохнул, поднялся и, провожаемый вальсом из залы, вышел за порог.