Доржи, сын Банзара

Сэсэгхэн испугалась его красных свирепых глаз, заплакала, спряталась за спину Затагархана и выглядывает оттуда… Они смотрят друг на друга: с ненавистью — самый богатый человек Ичетуя, хозяин тысяч голов скота, и со страхом — маленькая девочка, мать которой не сегодня-завтра умрет.

Доржи выбежал из юрты. Глаза его, полные слез, ничего не видели. Следом за ним понуро вышел Затагархан. Они бережно усадили в тележку девочку и побрели к дому.

— Ну что? — спросила Аюухан.

— Сказал, что щенка бы взял, а наша Сэсэгхэн ему не нужна.

Затагархан заплакал. Плакали Тобшой, Аюухан. Плакал и Доржи.

— Что же будет с тобой, доченька, после моей смерти? — с глубокой тоской проговорила Аюухан.

— Если есть на свете лед, который никогда не тает, то это сердце Мархансай-бабая, — сказала с печалью в голосе бабушка Тобшой.

Доржи пошел домой. В ушах звучали жестокие слова Мархансая: «Щенка от злой собаки приютил бы. а девчонка не нужна».

Все в улусе сразу же узнали, что Мархансай выпроводил Затагархана и Сэсэгхэн. Люди возмущались: ведь когда бык запорол мужа Аюухан, Мархансай божился, что будет заботиться об осиротевшей семье. Во многих юртах проклинали Мархансая, вздыхали и о судьбе Затагархана и его сестры, думали, как помочь им в беде.

К Аюухан пришли Димит и Эрдэмтэ.

— Мы приютим девочку, — сказала Димит.

Аюухан с благодарностью взглянула на них и тихо сказала:

— Спасибо, дорогие. Но у вас ведь и без нее полна юрта детей.

Когда Доржи рассказал дома, как Мархансай обошелся с девочкой, дядя Хэшэгтэ сказал:

— Правду говорят в народе: как из камня не приготовишь обеда, так и от богача не дождешься доброго дела. Возьми, Цоли, девочку себе.

— Как же я могу без Банзара?.. Приедет, скажет, что делать.

…Четыре дня прошло, как Ухинхэн уехал в Кяхту. Эти дни для Аюухан как четыре долгих года… Все думы у нее теперь о русском докторе Марии: может быть, она все-таки принесет исцеление.

Солнце остановилось над юртой, и Аюухан почувствовала, как стало согреваться ее иззябшее тело. Ведь многие выздоравливают, а. ей, видно, грехи мешают. Да, грехи… Аюухан вспомнила, что в детстве дразнила старуху, у которой был пестрый язык… Все боялись этой старухи, — никто не видел, правда, пестрых пятен на ее языке, но знали, что если старуха с пестрым языком пожелает человеку зла, не миновать несчастья. Потом — обидела Эрдэмтэ. Есть еще грех: когда она была совсем молодой, Попхой-лама схватил ее за руку. Она вырвалась и про себя сказала: «Бесстыдник в красной одежде!» Простят ли ей боги такое обращение со святым ламой? Вспомнила и такой случай. Другой лама принес однажды порошок и сказал: «Я даю тебе чудесное лекарство от всех четырехсот четырех болезней, которыми болеют грешные люди… Оно приготовлено из языков трех самых хитрых лисиц с трех высоких гор, из ржавчины кинжала, которым были убиты триста человек, из крови женщины, родившей трех близнецов-сыновей, из кала собаки, сушенного тридцать три года…» Когда лама отвернулся, Аюухан выплюнула порошок. Да, грешна она, очень грешна.

Не оставляет ее дума о маленькой Сэсэгхэн. «Взглянуть бы на нее через пятнадцать лет… Какая она будет? Наверно, станет самой красивой девушкой улуса. Будет ли она помнить свою мать? Пожалуй, не вспомнит, забудет, маленькая она еще у меня».

После полудня Аюухан почувствовала себя лучше. Она была бы совсем здоровой, если бы не теснило в груди. «Это оттого, что у меня немного болит горло, — успокаивала она себя. — Хоть бы кто-нибудь догадался откинуть полог юрты… Увидела бы степь, соседей. От свежего воздуха дышать стало бы легче».

Аюухан посмотрела вверх. Через дымоход виднелось небо, круглый кусочек голубого шелка. А по шелку, как иголка в руках мастерицы, мелькает что-то быстрое и темное… наверно, над юртой пролетают веселые, болтливые ласточки.

Аюухан захотелось пить… Воды бы со льдом из колодца… Тобшой сидит на жгучем солнце недалеко от юрты, мнет шкуры, которые прислал Мархансай.

«Когда же Затагархан станет совсем взрослым, женится? Когда же отдохнут руки нашей бедной старухи? А почему в юрте нет Сэсэгхэн? А, она около бабушки, — догадывается Аюухан. — Они о чем-нибудь рассуждают. Смешно — старый да малый… А где Затагархан? Да, он ушел в лес за сосновой хвоей, чтобы я распарила распухшие ноги. До леса далеко, проходит весь день…»

— Воды, дайте воды, — попросила Аюухан.

«Они слышат, но не хотят подойти. Я надоела Тобшой». Вдруг она поняла: у нее нет голоса, ее не могли услышать. «Что со мной? Скорее бы приезжал русский доктор». Все эти дни Аюухан казалось, что она слышит стук телеги Ухинхэна.

В юрту вошла Сэсэгхэн. Она подошла к кровати и что-то объясняет матери. Аюухан силится понять и не может. «Она, наверно, жалеет меня… Или кушать захотела…»