Доржи, сын Банзара

Эрдэмтэ ничего не отвечает жене, берет грабли и идет к копне, чтобы подровнять сено. Но оказалось, Степан Тимофеевич сделал это до него — все копны в порядке.

«Эх, наверное, обиделся на меня сосед», — подумал Эрдэмтэ.

А Степан Тимофеевич не то что обиделся. Он понимал, что не Со зла на него накричал Эрдэмтэ. Но все Же брань соседа тяжестью легла на сердце. Он запер коз в сарай и, ни слова не сказав мальчикам, игравшим у сарая, пошел к дому.

У дома его ожидал незнакомый молодой бурят.

По одежде, по загорелому лицу видно было, что пришел он издалека: ичиги разорвались, из них вылезли портянки. Он положил косу, завернутую в тряпку, разулся. Прежде чем зайти в дом, попросил воды и умылся.

«Наверно, пришел, чтобы я ему косу склепал», — с раздражением подумал Степан Тимофеевич и спросил:

— Коса поломалась, что ли?

— Нет… — ответил парень и опять замолчал, потом проговорил: — Я из Большого Луга, хочу наняться к кому-нибудь сено косить. Своего-то скота у меня нет.

— Как зовут?

— Меня зовут Хубита, а отца моего звали Табитой.

Гость огляделся, спросил:

— Вас-то Степаном зовут? Тимофеевичем?

— Ну да. Я Степан Тимофеевич.

Парень вздохнул с облегчением.

— Я много слышал про вас… За советом к вам пришел… Добрые люди дорогу указали. Помогите нам, от всех наших улусников прошу: зайсан над нами издевается… Из-за покоса нас четверых засудить хотят. Вот дело в чем… — Гость взглянул на Алену. Та догадалась и вышла, чтобы мужчины могли поговорить наедине.

Алена долго работала на огороде. Когда же вернулась, парень бережно прятал за пазуху несколько листов бумаги, муж убирал со стола чернильницу.

— Я тоже богатеньким не по нутру пришелся, — проговорил Степан. — Того и гляди со света сживут.

Алена поставила самовар, сварила яиц.

Степан Тимофеевич вспомнил, как недавно к нему приходил дед Мунко. Тоже сидел долго, много раз обдумывал каждое слово перед тем, как сказать. Наконец заговорил: «Живи в дружбе с соседями… Мы рады доброму человеку… Если тебе понадобится шерсть для чулок, овчина для унтов, приходи к нам. Мы не из толстоногих богачей, хорошего человека всегда выручим».

Слова старого Мунко, появление вот этого парня, приветливое отношение соседей — все припомнилось Степану Тимофеевичу. И сегодняшняя ссора с Эрдэмтэ представилась уже пустяковым, незначительным недоразумением.

…Хубита ушел рано утром, когда все еще спали.

СТЕПАН ТИМОФЕЕВИЧ

Прошло несколько дней. Доржи и Саша вернулись с речки мокрые, голодные — и сразу за стол. Алена налила им рыбного супа. Называется суп — «уха». Хороший суп, у окрошки название интереснее, а вкус хуже.

G улицы послышался какой-то шум. Мальчики насторожились — не Эрдэмтэ ли опять раскричался из-за коз?

В избу вошли Ухинхэн и Еши. За ними — Степан Тимофеевич. Алена с тревогой взглянула на мужа. Тот не сел, ходит по комнате, возбужденный, красный.

— Ну как, Степа? Зачем зайсан требовал?

Ухинхэн спокойно проговорил:

— Плюнь, тала. Зайсан перед тайшой выслуживается… Хорошо ты ему ответил…

Алена прижала руки к груди:

— Неужто беда какая, Степа?

— Какая беда. Никакой беды нет, — беззаботно ответил Еши. — Этот коротышка Тыкши на всех лает… Захотел показать, что он большой нойон.

Еши вдруг встал, поднял плечи, выпятил живот и прокричал хриплым, лающим голосом:

— Если живешь в улусе, делай все, как другие! Бери коня и ступай в степную думу — нойонов возить! Что? Говоришь, нет коня? А мне какое дело?

Еши заложил руки за спину, важно прошелся по избе и так посмотрел вокруг, что даже Степан Тимофеевич улыбнулся.

У Доржи от смеха в глазах слезы: ну совсем Тыкши Данзанов.

— Нигде спокойно жить не дают. Крепостным был — на волю рвался. Вольным стал — хоть в петлю полезай. — Степан положил на стол свои большие руки. — Только не дождутся этого…

— Ты, тала, разве крепостным был? — удивленно спросил Ухинхэн.

— Был. Все мы были, вся семья. И Алена из крепостных.

— Как это — крепостным? — У Еши от любопытства даже рот приоткрылся.

— А очень просто. — Степан Тимофеевич задумался. — Как бы тебе рассказать попонятнее? Вот сестра у меня была, Фрося, лет шестнадцати. Барин наш, помещик, в карты ее проиграл кому-то. Увезли девку, больше мы ее и не видели. И меня мог проиграть, и отца, и мать…

— Тыкши Данзанов вчера двух коров Бобровскому в карты проиграл, — вспомнил Еши.

— Ну вот, и сестру так же. Отец весь век о воле мечтал. Нас из кабалы вызволил, а сам крепостным помер.

Ухинхэн подвинулся ближе, достал кисет, набил трубку.

— Да-а, тала, — протянул он. — Видно, жизнь у вас там не слаще нашей. Как на волю-то вырвался? Я слышал — выкуп нужен. Дорогой выкуп-то?

— Дорогой. Отец за нашу волюшку жизнью заплатил.

— Жизнью? — Ухинхэн задумался.

Мальчики сидят тихо. Доржи слушает, старается понять каждое слово, иногда шепотом переспрашивает у Саши.

— Вспоминать тяжело. — Степан Тимофеевич провел широкой ладонью по лбу. — А узнать вам не помешает. Небось думаете, что в русских краях молочные реки текут…