Досье Сарагоса

(22 октября 1974 года я должен был вместе с г-жой Фуркад участвовать в пере-даче французского телевидения в диалоге с Треппером, деятельность которого я исследовал в Бельгии и Германии. У меня на руках было много данных, пере-данных мне одним ответственным чиновником из бельгийской контрразведки. В последнюю минуту Треппер через своего адвоката потребовал, чтобы я не участвовал в передаче. Хотя я к тому времени уже был в студии, продюсер упросил меня уйти, потому что Треппер заявил, что в противном случае он от-кажется участвовать в анонсированном обсуждении. Нужно было «спасать передачу». Это свидетельствует о том, насколько Треппер боялся моих возможных разоблачений. — прим. автора.)

8.6. Допрашивающие говорят больше, чем их арестанты

Отметим удивительное рассуждение Хайнца Паннвица, которое тот высказал своему узнику «Кенту», когда в сентябре 1943 года сообщил ему, что Треппер сбежал. Итак. «Кент» узнает, что стало с Треппером, чего он не знал, с тех пор как убежал в Марсель.

— У этого не будет никаких последствий для нашей собственной работы, — заве-ряет его Паннвиц.

Все же необычно, что охранники, и, главным образом, профессиональные сле-дователи держат своих заключенных в курсе того, что происходит вокруг и око-ло их дел. Кроме того, отчего это Паннвиц был так определенно уверен?

В другой раз Берг лично ждет, пока ему удастся остаться один на один с «Кен-том», чтобы рассказать ему, что Михаил Макаров, один из его подчиненных ра-дистов, поддерживавших связь с Москвой, «арестован и уже много рассказал». Но апогея достигает Генрих Мюллер собственной персоной.

Обычно полицейские оставляют своих узников пребывать в неведении и сомне-ниях. Но когда и «Кента» перевозят из Марселя в Париж для основательного допроса, тотчас же в Париже появляется и Мюллер, чтобы присутствовать при допросах и, если возникнет потребность, вмешаться, так как ему известны все сведения. «Кент» рассказывает, что как только его ввели в кабинет, где Фри-дрих Панцингер стоял рядом с Мюллером и тремя другими эсесовцами, как Мюллер вмешался и спросил у своих помощников:

«Вы уверены, что этот молодой человек — действительно «Кент», который руководил в Бельгии крупной фирмой и, параллельно, советской разведывательной сетью? Это действительно он ездил на встречу с Шульце-Бойзеном в Берлин, получил от него информацию и передал ее в Москву?»

Таким образом, в нескольких коротких фразах, «Кент» узнает из уст Мюллера существенную часть своего собственного досье. Как такое возможно, что «вели-кий полицейский», который так гордится этим и хвастается своим прозвищем «Гестапо-Мюллер», вот так сразу раскрывает «Кенту», что именно уже известно немцам о его роли?

Если «Кент» в 1995 году без прикрас подчеркивает эту сцену, это значит, что он, со своей стороны, хочет разъяснить читателю, что Мюллер без сомнения не является тем крупным антикоммунистическим и антисоветским специалистом, каким его описывали, но что он уже в этот момент, или, возможно, уже давно, состоит в сговоре с Москвой.

Впрочем, вскоре после этого Мюллер приходит посмотреть на него в здание, где он находится под замком, прежде чем его переведут в особняк в Нёйи. Он ин-формирует «Кента», что Треппер заговорил и согласился участвовать в большой радиоигре с Москвой. Кто тут кого обманывает? Зачем нужно предупреждать «Кента»? Чтобы убедить и его тоже принять участие в этих манипуляциях? Мы в это вряд ли поверим, потому что, согласно рассказу «Кента» и документам из советских архивов, которые он опубликовал в приложении к своей книге, руко-водство ГРУ «с апреля 1943 года» знало, что Гестапо контролировало его. Его, Треппера и некоторых других.

Никто не заинтересовался этим вопросом, как и многими другими, ни сразу, ни когда он был гостем французского телевидения после выхода своей книги в 1995.

Двадцатью годами раньше, когда так много деталей еще не было известно, этот приступ заботливости, которую проявили следователи Гестапо по отношению к некоторым заключенным, питал мое недоумение и недоумение ряда иностранных специалистов.