Достоевский

В проекте так и не написанного предисловия к роману Достоевский отмечал в русском революционере черту — «жертвовать собою и всем для правды» и открыто перед всем светом исповедовать эту правду. На этой основе Достоевский противопоставляет Каракозова террористу-итальянцу Орсини, бросившему бомбу в карету французского императора. Задача «Бесов» согласно заявлению Достоевского — установить ту правду, за которую должно бороться молотое поколение.

«ПРЕДИСЛОВЬЕ

В Кириллове народная идея — сейчас же жертвовать собою для правды. Даже несчастный слепой самоубийца 4 апреля в то время верил в свою правду (он, говорят, потом раскаялся — слава богу) и не прятался, как Орсини, а стал лицом к лицу.

Жертвовать собою и всем для правды — вот национальная черта поколения. Благослови его бог и пошли ему покойной правды. Ибо весь вопрос в том и состоит, что считать за правду. Для того и написан роман».

Заканчивая «Бесов», Достоевский по-своему, как и Степан Трофимович, пытается понять молодое поколение, веря в искренность его исканий, лишь случайно отклонившихся, по мысли романиста, от верного пути. Такие сочувственные ноты у Достоевского были вполне понятны и почти неизбежны. Он не только знал революцию, он ее и переживал. Уже в 1870 году в письме к Майкову Достоевский признает, что еще на каторге сохранял «сильную закваску русского либерализма», а несколько позже, в «Дневнике писателя», он всенародно заявляет, что в молодости мог бы стать и нечаевцем. В самом себе он признает те начала оппозиции и даже активной революционности, которые казнит в своих младших современниках. Ополчаясь на вольнодумцев и мятежников двух поколений, Достоевский в политическом плане сжигает все, чему поклонялся в молодости. Но в приведенных заявлениях Степана Трофимовича, в отдельных записях о жертвенности, искренности и энтузиазме молодой России он как бы шлет последний поклон всему, что сжигает на костре своего памфлетического гнева. При изучении «Бесов», отмечая все проявления острой сатиры Достоевского на освободительное движение, нельзя замалчивать и этих стремлений писателя понять революционное поколение даже в лице «цареубийцы» Каракозова. Такое понимание недаром далось Достоевскому, и долг наш отметить и признать наличие этого обратного течения в его памфлете на революцию.

В современной критике

В декабре 1872 года роман «Бесы» был закончен печатанием в «Русском вестнике» и вскоре вызвал критические отзывы. Общее мнение журналистов-общественников сводилось к осуждению Достоевского за его разрыв с «западническим прогрессом», за его окончательное вхождение в «оркестр Каткова», за обращение творца «Мертвого дома» к новому виду антинигилистического романа. Книгу Достоевского наперерыв сближали с прошумевшим незадолго перед тем реакционным романом Н. С. Лескова (Стебницкого) «На ножах» и упрекали за чрезмерную близость к стенографическим отчетам дела нечаевцев: «Автор начинает переписывать судебную хронику и воображает, будто он создает художественное произведение…»

Но почти все отрицатели «Бесов» выделяли из ряда персонажей этой хроники отдельных героев, которых признавали даже выдающимися. Такое единодушное признание получил Степан Трофимович Верховенский, как «живое лицо, приближающееся по художественной реальности к типам Онегина, Бельтова, Обломова…» («С.-Петербургские ведомости», 13 января 1873 г.). Даже Н. К. Михайловский, строго судивший Достоевского за переход в лагерь «правых», признавал все же ряд фигур его нового романа «удачными», а подчас и «превосходными» (супруги Лембке, Кармазинов). Особенно изучает критик «любимых героев» Достоевского, которые держатся, «на границе ума и безумья», но при этом решают важнейшие проблемы жизни и нравственности. Эту линию Раскольниковых и Мышкиных продолжают в разных вариациях Ставрогин, Петр Верховенский, Шатов, Кириллов — «люди, съедаемые идеей», и при этом нередко идеей религиозной. Н. К. Михайловский отрицает типичность таких «мистиков» для революционеров своего времени.

Но они чрезвычайно характерны для творчества Достоевского, а потому интересны и для его читателей. Они определяют своеобразную художественную манеру писателя, характерный уклон его мышления, заинтересованного большими движениями истории: «Отчего Достоевский не напишет романа из европейской жизни XIV–XVI столетия? — спрашивает Михайловский. — Все эти бичующиеся, демономаны, ликантропы, все эти макабрские танцы, пиры во время чумы и пр., весь этот поразительный переплет эгоизма с чувством греха и жаждой искупления — какая это была бы благодарная тема для Достоевского!» Но писатель обращается к чуждому ему материалу — русскому революционному движению XIX века и обрекает себя на неудачу, сообщая своим героям собственные «эксцентрические идеи».