Достоевский во Франции. Защита и прославление русского гения, 1942–2021

Тематика прустовских наблюдений произведений Достоевского зачастую почти зеркально отражается в приложении к творчеству самого Пруста во многих работах, где возникает сравнение наследия двух писателей. Однако, как уже отмечалось, часто такое сопоставление производится с произвольных исследовательских позиций, с рассмотрением лишь отдельных разрозненных моментов в творчестве Пруста или Достоевского и их типологических схождений.

Характерный пример интерполяции идей Пруста в критический текст и их приложения к творчеству самого Пруста — размышления С. Беккета в его эссе «Пруст» (1931):

За хронологией Пруста крайне сложно уследить, события развиваются судорожно, а его персонажи и темы, хотя они, казалось бы, подчиняются почти безумной внутренней необходимости, представлены с замечательным, вызывающим в памяти Достоевского, презрением к пошлости правдоподобного сцепления фактов. (Импрессионизм Пруста вернет нас к Достоевскому.)[193]

Поясняя свою мысль, Беккет пишет:

Под его импрессионизмом я подразумеваю не-логическое изложение им явлений в порядке и полноте их восприятия, до того как, искаженные рассудком, они станут звеньями причинно-следственной цепи. Пример такого импрессиониста — художник Эльстир: он отображает то, что видит, а не то, что, как он знает, ему следует видеть. Так, он вводит городские мотивы в море и морские мотивы в город, с тем чтобы передать собственное интуитивное чувство их однородности.

В этой связи Беккет вспоминает шопенгауэровское определение художественного метода как «созерцание мира, независимое от принципов разума» и на этом основании снова возвращается к творчеству русского писателя:

В этом смысле Пруста можно сравнить с Достоевским, который представляет своих персонажей, не объясняя их. На это можно возразить, что он только и делает, что «объясняет своих персонажей». Однако его объяснения экспериментальны, а не показательны. Он объясняет их, чтобы они предстали такими, какие они есть, — необъяснимыми. Он от них отговаривается[194].

Более поздние примеры подобных интерполяций в той или иной степени можно найти и в исследованиях, вышедших в конце XX — начале XXI века. Так, в одной из сравнительно недавних книг писателя и издателя Жана-Поля Антовена и его сына профессора философии Рафаэля Антовена, построенной по словарному принципу, в небольшой статье, посвященной роли Достоевского в творчестве Пруста, по сути, названы основные направления в сопоставлении двух писателей, так или иначе обозначенные самим Прустом и далее подвергающиеся субъективной интерпретации. С одной стороны, это сопоставимость внешних обстоятельств: «сходство двойного опыта» — заключенного и больного. С другой — близость их писательских манер:

Естественно, эпилепсия не проявляет себя через те же симптомы, что астма (хотя она тоже — «священная болезнь» <«mal sacré», что во французском языке означает также «падучая болезнь». — А. Т.>), и сибирская ссылка не то же самое, что добровольное заточение в жилище на бульваре Осман.