Достояние павших

– Знаю-знаю, – захихикал первый. – Успокойся. Как бы Глик ни укрывал нож, рано или поздно тот подаст голос, потому что Глика больше нет. То же самое касается и Мэтт. Но, не думаю, что она была бы готова прикоснуться к нему.

– Теперь уже не спросишь, – подняла голову к серому небу, закрыла глаза женщина. – Хватит смеяться, Дейк. Шутки кончились. Лучше скажи, где мне искать нож? Мы могли сомневаться, разродилась ли Мэтт ребенком или нет, но в том, что Глик унес нож – нет никаких сомнений. Нож дал о себе знать именно здесь. Где он? Мы обыскали все!

– Посмотри под камнем, – неожиданно сухо произнес высокий, и женщина, покосившись на него с раздражением, ковырнула ногой, вывернула валун, ничего не нашла под ним и рубанула со злости по камню мечом.

– Хороший клинок был у Мэтт когда-то, – заметил первый. – Я, конечно, готов рубить своим мечом плохое железо, но камень бы остерегся. Хотя мой меч ковал Глик.

– Меч Мэтт останется хорош, в чьи бы руки он ни попал, – сухо ответил высокий. – Даже сразив собственную хозяйку. Кстати, ты могла бы быть аккуратнее, Алаин. Мэтт едва не отсекла тебе руку.

– Мои ножи лишили ее сил, – дурашливо поклонился первый. – Алаин явилась уже почти к погребению. Ну, ладно… В первую очередь, твои стрелы. И только потом… Кстати, Глика ведь тоже ты проткнул стрелкой? Каково было выпускать ее в родного братца?

– Как обычно, – ответил высокий. – Или ты почувствовал что-то особенное?

– Будь оно все проклято, – поставила ногу на валун женщина. – Да, мы прикончили беглецов, но потеряли всех воинов и ничего не нашли. Лучших воинов! И ни ножа, ни… Что будем делать?

– Если они погибли, значит были не лучшими, – потянулся, раскинув огромные руки, высокий. – Теперь же нам следует собирать трупы и бросать их в огонь, а потом отправляться домой и ждать. Год, два, три. Время у нас есть.

– А вот брата уже нет, – заметил первый.

– Брата? – не понял высокий. – Я думал, что брата у нас нет с того дня, когда он сбежал вместе с Мэтт. Главное, что у нас нет хорошего кузнеца. Любой из них будет хуже Глика. Эти две недоделки, которыми они рубили наших воинов, очень хороши. Ни один меч наших воинов не сумел противостоять им.

– Ну, кузнец нам вроде бы пока без надобности? – засмеялся первый. – Или мы без оружия? Мне вот другое интересно, смог ли Глик оприходовать Мэтт? Или так и волочился за ней, как хвост за лошадью? Жаль, что не сумели взять ее живьем. Уж я бы… Как она тебе показалась, Файп?

– Как все бабы, – ответил второй. – Связанные они все… на одно лицо. Впрочем, я не помню ни демона. Пьян был. Да и нечего там было помнить. Не будем медлить. Но камни, Алаин, рубить все же не следует.

– Надо было проверить… – проворчала женщина. – Да и ничего с этим клинком не сделается.

Он все видел. Теперь, ощупывая разрез, сделанный на его котто мечом, который когда-то принадлежал его матери, мечом, который ее и сразил, Тис понял, что он все видел. Смутно, потому что мать набросила что-то поверх его пелены, наверное, это что-то и привлекло женщину, рубанувшую камень, скорее всего – вторую пелену, пелену спокойствия и удержания, чтобы ее сын не рванулся из-под собственной пелены, когда увидит, как гибнут его родители, но он все видел. Видел, но погружаться в увиденное не мог. Не мог, не смотря на то, что в этих страшных картинах, вставших у него перед глазами, прозвучало что-то важное. Что-то важное, касающееся его самого. Что-то важное и настолько страшное, что разбирать его детали казалось невозможным. Лучше было бы вовсе этого не знать. Тис еще раз взглянул на лежащие в золе куски обгоревшей плоти и стал спускаться к воде.

Дрожь его начала бить уже в лодке. Это была не дрожь холода, ему стало жарко, он был настолько горячим, что собственными горячими руками чувствовал, как у него пылает лоб. Это была дрожь ненависти и боли, которые могли точно так же привести к смерти, как и смертельная зимняя горячка. Наверное его спасло то, что он был слишком мал для того, чтобы понять, что он может умереть. Уже ночью Тис начал делать то, чему научила его мать – выискивал в самом себе оборванные волокна силы, прочности и спокойствия и связывал их наново, связывал одно за другим, тратя на это такие силы, что вместо сна под утро он провалился в обморок.