Достояние павших

– И у него черные волосы, длинный нос и худое лицо, – прошептала Гаота и замерла. Но не потому что ей показалось, будто незнакомец посмотрел прямо на нее, хотя она почувствовала его взгляд. Она замерла, потому что вдруг ощутило то, что уже начала забывать. Сухость в горле, звон в ушах и мгновенный жар. Как тогда, когда в день гибели ее семьи она увидела страшный лик на внутренней стороне их повозки. Или же это было похоже на то ощущение, которое она испытала не далее как вчера?

– Что дальше? – спросила Йора.

– Эй! – окликнул подруг Айран. – Не забудьте все упаковать и завязать. Хватит уже. Поиграли и будет.

– Он идет, – прошептала Йора. – Ставлю сладкое, что он сломается на первом пределе.

– Ставлю сладкое, что на втором, – пискнула Дина.

– Ничего не ставлю, – замотала головой Гаота, стараясь удержаться на ногах. – Он не сломается.

– Поползет, как ты? – спросила Дина.

– Нет, – выдохнула Гаота. – Он просто пойдет.

Глава двенадцатая. Тис

Найденная берлога оказалась брошенной, медведь залегает в спячку в середине осени, так что в начале зимы ему уже взяться было неоткуда. Дилис учил Тиса, что медведю не так уж важно вырыть берлогу самому, сгодится и вырытая кем-то другим, но она должна быть в земле или песке, равнинный медведь в горы не полезет, хотя всякое бывает. Дольше всего будет служить берлога, вырытая под корнями прочного лиственного дерева, не одно поколение медведей может зимовать в ней. Но сгодится и вывернутая бурей коряга, а то и занесенный листвой и мусором ствол кедра. Другое дело, что брошенная берлога может стать и логовом волка, и всякой другой опасной твари. И еще одна сложность имеется, не роет медведь отнорков. Обычно ему хватает лаза, чтобы протиснуться, да самого укрытия размером с его же длину вдоль и поперек и высотой с его холку. Так что, забрался в пустую медвежью берлогу, принюхался или очистил логовище, отдыхай, пережидай бурю или мороз, но будь готов встретить гостей.

Тис вышел к Приюту Окаянных еще за пару недель до середины зимы. Вышел ночью, но к дому на этой стороне приближаться не стал. Почувствовал засаду. Еще в Дрохайте исхитрился поставить отметины на служках Алаин, за прошедший месяц с небольшим его метки истаяли, но не рассеялись вовсе, так что следовало уходить в ближайший лес и ждать, когда путь освободится, нежданное препятствие маячило словно два черных пятна – стоило закрыть глаза, и вот они. Тису не составило бы труда скрытно миновать засаду, но он не мог знать точно, что его ждет на узком пути в крепость, и не хотел получить стрелу в спину, если случится какая заминка.

Берлогу он отыскал на второй опушке, чуть дальше нашел и чистую барсучью нору, но выбрал медвежью. Тис бы втиснулся и в барсучью, но ни встать хотя бы на колени, ни сесть в ней не смог бы. А в медвежьей берлоге как раз под стволом давно упавшего кедра, он не только мог стоять, но и без особых затруднений за половину дня сообразил себе отнорок – толстые сучья, на которые несколько лет назад упало огромное дерево, сломались не все, и устроить под гниющим стволом лаз было не сложно. Осталось только нарубить лапника, соорудить мягкое ложе из листьев и старой хвои, которые он нагреб, сооружая отнорок, для питья набить снегом кожаную сумку, да заточить несколько кольев, чтобы предупредить непрошенных гостей. Снег падал уже несколько дней, и замерзнуть Тис был не должен. Но если бы ударил мороз, такой же, что случился в Дрохайте в начале путины, ему бы пришлось разводить костер, и еще половину дня Тис собирал сухие ветки, которые должны были сгорать без дыма, хотя был уверен, что обойдется без огня. А потом зарылся в приготовленную гору мусора и подумал, что, кажется, пришла пора отдохнуть. Боль, которая мучила его с прошлой весны и лишь чуть-чуть отстранилась в последние месяцы, вновь начинала подбираться к своей жертве.

Несколько дней он проспал, просыпаясь лишь для того, чтобы попить, поесть, облегчиться, да помахать руками и ногами. Это медведь по весне выбирается из берлоги так, словно и не провалялся в дремоте полгода, еще несколько дней может и не есть после пробуждения, а человеку следует разгонять кровь по жилам и разминать суставы каждое утро, смеялся когда-то старый Дилис. А то однажды проснешься, а руки и ноги тебя уже не слушаются. И вот еще, что ты должен знать, парень. Будешь добывать еду, а в этих лесах, если без охоты, только бурундук тебя выручит, не усердствуй. Не бери все. Половины тебе хватит. Понятное дело, что зверек мстить не будет, да и слезами обливаться не станет, не верь охотничьим байкам, но не бери все.

– Почему? – спросил его тогда еще совсем маленький Тис.

– Даже не знаю, – задумался Дилис, тоже маленький, но маленький от старости, седой и узловатый словно вывороченный из земли и обглоданный корень. – Понимаешь… Последнее забрать – это… как убить. Как убить беззащитного. Или не беззащитного, но случайного человека. Нутро от этого портится. Не, даже с порченным нутром можно жить, но такая жизнь не по мне.