Достояние павших

С трудом разгрызая промерзшие орехи и забрасывая в рот горстями сушеную клюкву, Тис добрался до городского рынка и надолго застрял в кузнечных рядах, пока не вышел оттуда с вестью о том, что в деревеньке Лиственнице возле захудалого городишки Слаута мается отличный кузнец Фомх. Бывает же такая проруха, в руках все горит, нрав легкий, улыбка на месте, а не идет жизнь у человека. Жена умерла от горячки, лошадь сдохла, ни тебе помощника, ни подмастерья. А руки-то у человека золотые.

Через полмесяца, пересаживаясь с подводы на подводу, объясняя, что он едет учеником к кузнецу Фомху в деревню Лиственницу, Тис оказался на краю занесенной снегом Лиственной топи, в деревне, прилепившейся к придорожному трактиру. Услышал звон молота, приготовил какие-то слова, зашел в полутемную кузницу, разглядел широкоскулого молодого еще мужика у наковальни и понял, что все слова из его головы вылетели. Поэтому, заметив на полу мусор и окалину, Тис покачал головой, его отец не терпел беспорядка в кузне, приметил в углу метелку и принялся за уборку. Кузнец смотрел на мальчишку, вытаращив глаза, а когда тот, умаявшись, но отогревшись, попросил попить и кусочек хлеба, так же молча протянул ему и то, и другое. Так Тис и прижился. Только по весне, чтобы не лгать хорошему человеку, показал ему сверток и попросил никогда его не развертывать, потому что в нем очень страшный нож, который приносит беду тому, кто его развернет. Фомх прижал к груди руку, поклялся, что никогда не развернет такой страшный нож, тем более, если у него на гарде какой-то, по словам его подмастерья, страшный черный диск, и как будто забыл о нем, да и до того ли ему было, если он стонал по ночам и звал в забытьи умершую жену Дору. Главное, что он позволял Тису упражняться в кузне, посмеивался над его желанием самому выковать себе меч и мечтал о том, как он переедет из этой деревеньки в большой город Слаут, и как заживут они там с Тисом, а там, глядишь, и найдется какая-нибудь вдовушка с легким характером.

Тис так был увлечен собственным мечом, тем более, что ему приходилось ухищряться и не показывать Фомху всей своей работы, что последний месяц вовсе не проверял тайник под венцом дома, в который он спрятал нож. Поэтому, когда его окатило тем же самым холодом, каким окатило еще на Бейнской заверти, только в тысячу раз сильнее, он все понял и спрятался на островке в топи, который разыскал еще предыдущей зимой. Там же он понял, что его нож нашел своих хозяев, что Фомх плохо кончил, а ему самому пришла пора искать новое укрытие. И еще он почувствовал боль и, наконец понял, что имел в виду Глик, когда говорил, что с ножом они нашли бы их куда быстрее.

– Не найдут, – прошептал Тис, выбираясь с островка.

Встретив странного человека, который назвался смотрителем, Тис еще не знал, что, негромко воя от усиливающейся с каждым днем боли, он вместе с караваном с тканями, к которому пристроится в той же самой деревне, сидя с потерянным видом у трактирного пепелища, дойдет до окраинного тэрского Спайреда, что поднимется на северный перевал Черной Гряды и, огибая все тот же Бейнский лес, выйдет к Маолскому водопаду, где узнает о недавней беде, паводке, только что, на днях смывшем деревню. Боль понемногу начинала сводить его с ума, но он все еще помнил, что должен найти Гантанаса, о котором ему говорила мать, Дилис и этот незнакомый смотритель. Неделю он пробыл между мертвых и живых, которые казались ему мертвыми. Наверное, рыдая от собственной боли, он единственный плакал на тех улицах. Молчаливые люди, копавшиеся в затянутых илом домах, которые доставали из них мертвых, отмывали их, обливая водой из ведер, и относили на кладбище, не плакали. Их слезы кончились, а боль была столь велика, что невыносимая боль Тиса казалась на ее фоне всего лишь досадным неудобством. Тем более, что он как будто начал привыкать к ней, обращая ее в неприятный звук. А потом он увидел мертвую рыжую девчонку. Ее отмыли как всех и ее тоже никто не оплакивал и, может быть, поэтому у нее было как будто удивленное конопатое лицо, которое вдруг заставило Тиса броситься к первому же зеркалу воды и замереть в ужасе, так она была похожа на него самого. Тис долго ощупывал собственные отросшие вихры, а затем потянулся к убранным в сумку травам, которые он хранил все это время. Через неделю почти такая же рыжая девчонка, только пахнущая медом, наполнила кулак капитана медяками и стала частью небольшой команды, чтобы голодать, работать и шипеть, когда кто-то из его подручных шлепал ее пониже спины. Через месяц мальчишка сошел с лодки в Дрохайте, который как раз и находился там, где Тис должен был найти Гантанаса – на левом берегу Курсы у Рэмхайнских гор, и где, по слухам, не было магии и откуда было недалеко до Стеблей, о которых он тогда еще ничего не знал. Отсутствие магии нисколько не ослабило боль, хотя и едва не сорвало с Тиса девичью пелену, но все остальное сплелось в неразличимый клубок, включая его собственный ужас, когда пахнущий псиной незнакомец прорычал ему в темном коридоре дрохайтского трактира: