Достояние павших

– Иди сюда, сука. Все равно же не скроешься. Это ты, отродье Мэтт, я тебя по запаху узнал! Зря мед переводишь, сука!

До сих пор Тиса трясло, когда он вспоминал и этот запах, и этот рык, и все то, что он сотворил потом с этим зверем. Но труднее всего оказалось не убить песьеглавца, убить так, как учил его Дилис, хотя после убийства и случилось нечто важное, тем более, что ни секунды Тис не принимал собственную удачу за собственное мастерство. И не спрятать следы. И не оставаться тем, кем он должен был казаться. И даже не встретить на улицах города ту самую Алаин, у которой висел на поясе меч его матери. И не почувствовать пронзительный взгляд не страшной, но какой-то бездонной Ийле, что как будто что-то разглядела в рыжей девчонке Доре. Труднее всего было выдержать взгляд того самого незнакомца, который хвастался, что убил его мать летающими ножами, и который, словно веселясь и забавляясь, расхаживал по Дрохайту. Почти так же трудно, как выдерживать боль, все чаще напоминающую морские волны, которых Тис никогда не видел, но очень хорошо представлял по рассказам Глика, как они накатывают на плоский берег одна за другой.

– Смотри! – шипел Драхт, показывая ему диковинный нож. – Смотри, Дора, какой ножик дал мне Дейк. И мне, и Казуру, и Мичану. Важное дело нам поручил, очень важное! Хочешь узнать, какое?

– Нет, – отмахнулся Тис, потому что он уже знал, о чем шла речь, а Дора, которой он старался казаться, которой он был, знать это не могла, и не хотела.

Когда Алаин со своими, уже помеченными Тисом помощниками, и Дейк ушли из Дрохайта, он не выдохнул с облегчением не только потому, что боль не давала ему облегчения, но и потому, что нутро его скручивало из-за Казура. Это был уже пятый дорогой человек в его жизни, которого он потерял. Хотя, Дилб тоже был неплохим парнем.

Отправившись в сторону Эдхарского моста, который Тис и в самом деле был не прочь посмотреть, он дождался того же ощущения, которое отметил еще Дилис, сказав, что завтра пойдет снег. Отошел в самые колючие заросли, разодрал там пузырь с загодя размороженной кровью, набросал кусков мяса, наследил волчьими лапами и завизжал и зарычал, а потом лежал в снегу, завернувшись в украденную простыню Сничты, и слушал, как Тусус в отчаянии зовет Дору. Знал бы сын Байрела, что такое идти через зимний лес в шесть лет или почти в восемь, точно заподозрил бы что-нибудь неладное. Когда тебе почти десять, а в голове ты держишь слова матери, что тебе как будто на пять лет больше, и зимняя дорога уже не кажется такой страшной. К тому же лежа в снегу, он впервые почувствовал, что боль отступила. Ненадолго.

В середине зимы, когда он пролежал в берлоге почти две недели, его снова обдало холодом. К двум уже почти едва различимым пятнам добавился один из его лютых врагов, пусть он и почувствовал его лишь потому, что те двое были все еще помечены. А потом, через несколько минут кожу на макушке Тиса вовсе стянуло смертным ужасом. Ему вдруг показалось, что сам нож с черным диском, сам утраченный им нож Дайреда явился к Стеблям, чтобы отыскать его – Тиса. Он даже схватился за левое плечо, которое, хоть и не могло подсказать его преследователям, где находится их жертва, все равно продолжало напоминать о себе.

Но это ощущение стерлось, а затем и его враг, и эти двое покинули Медвежье урочище. На следующий день Тис выбрался из берлоги и подошел к дому. Он шел почти на ощупь, потому что словно кровь заливала его глаза. На скамье его ждал старик, который явно был кем-то большим, чем просто сторож. И еще он чем-то напоминал Дилиса, хотя и был шире его в плечах и явно моложе. Тис попытался рассмотреть крепость, вздымающуюся к небу тремя сросшимися башнями среди странных скал, но не смог. Зато чужой взгляд, блеснувший странным стеклом со среднего бастиона, ощутил. «Я дома», – неизвестно почему подумал он. Присел на лавку, разулся и снял с ноги укрывавший его последние месяцы подарок незнакомца, назвавшегося смотрителем. Снял и тут же почувствовал, что его враги знают, где он. И что сидящий рядом старик пытается разглядеть его, прощупать.

«Не получится, – подумал Тис про себя. – Даже того единственного ключа, из оставленных матерью, что я открыл, оказалось достаточно, чтобы защитить себя. Найти бы еще время, чтобы открыть все. Наверное, здесь оно у меня будет. Надеюсь».

Старик продолжал о чем говорить с Тисом, и он даже отвечал ему, но делал это как будто со стороны, точно так же, как он делал это, будучи под пеленой Доры – выдуманной им девчонки, не прислушиваясь к смыслу и управляя лишь общим потоком действий. Не так ли он убил и нюхача? И не потому ли он остался жив после этого? И значило ли это теперь хоть что-то? И будет ли у него теперь время обдумать все это?