Дотянуться до моря

— Мама приехала домой в совершенно… страшном состоянии, — медленно, словно подбирая каждое слово, начала рассказывать Дарья. — Я никогда ее такой не видела. Абсолютно пьяная, расхристанная какая-то, блузка вся из юбки, застегнута наперекосяк. Софа после кладбища ждала маму у нас, вышла в прихожую, спросила что-то типа: «Боже, Ива, откуда ты такая?», мать в ответ с ходу послала ее на три буквы. Софа разрыдалась, вылила на меня ушат всяких гадостей и ушла. А мать забилась в ванную и не открывает. Но я знаю, как спицей отпереть снаружи замок, открыла, вошла. Она в одежде сидит в ванной, сверху льется ледяная вода, у нее зуб на зуб не попадает — полный «С легким паром». Ну, я включила горячую, стала ее раздевать, расспрашивать, а она молчит. Я сначала думала, это ее на смерть отца так пробило, но, думаю, вряд ли, у них давно уже все было… никак. Может думаю, она после морга такая, спросила, а она как расхохочется! Говорит: «Морг — х…йня, там весело!», и все про какие-то шесть килограмм шашлыка вспоминает. А потом начала реветь, и я из нее вытянула, что она с вами встречалась и что-то вам наговорила. Я спрашиваю: «Что?», но она только повторяет: «Это конец, это конец», только не «конец», а… ну, вы понимаете. Потом она немного отошла, я ее душем поливаю, а она сидит в ванной голая, колени обхватила, в дырку, куда вода убегает, уставилась и говорит: «Все, Дашка, жизнь кончилась. Я сама его своими руками оттолкнула. Всю жизнь отталкивала, дура, судьбу испытывала, не понимала, что делаю, надеялась на что-то. А тут — не хотела, а сама крест поставила. Он не вернется, после такого не возвращаются. Один в натуре помер, для другого я при жизни умерла. Иди, Дашка, в аптеку, и без цианистого калия не возвращайся». Я подумала — классная шутка, только вряд ли мать способна была шутить в таком состоянии. Я спросила ее, что она вам наговорила, но она только икнула: «Не помню», и ее вырвало. Я ее вымыла, еле дотащила до кровати. Думаю, до утра она в безопасности, но вот что будет, когда она придет в себя, не представляю. Я ее заперла и поехала к вам. Вот. Такая история.

Я слушал эту историю, безучастно глядя мимо рассказчицы на пейзаж за окном. Да, грустно, очень грустно, я бы сказал. Но… Сейчас, когда, как никогда более, можно было бы ожидать, что душа размякнет, растрогается, изойдет на сочувствие, поднимется и полетит туда, к Иве, обволакивать, извиняться, любить, я ничего, кроме холодной и немного раздраженной пустоты не испытывал. Странно, но на том месте, что последние двенадцать лет было занято Ивой, сейчас, даже после такого душещипательного рассказа, не было ни-че-го. И поэтому я неприветливо спросил:

— Ну, и чего же юная леди в контексте рассказанного предполагает из-под меня хотеть?

Растерянность мелькнула в Дарьином взгляде. Дальнейшее развитие разговора явно требовало плана действий, которого у нее не было.

— Вам, что, ее не жалко? — вместо ответа спросила она.

Я подумал, что только человек, знавший всю историю наших с Ивой отношений, всю до нюансов, мелочей, деталей имел бы моральное право задавать мне такой вопрос. Перед моим мысленным взором, как полустанки в окне двигающегося с фантасмагорической скоростью поезда, промелькнули вехи нашей с Ивой истории: Ива в розовых шальварах — наша первая встреча. «Поцелуйчик» в полоску голой кожи над поясом джинсов в их супружеской квартире на Шокальского — наш первый секс. Наша первая ночь вместе, сумасшедшая «кровавая» ночь в каюте корабля на Речном вокзале. Последняя встреча нашего «первого захода» на съемной квартире. Случайная встреча в «Арбат-Престиже». Ивино: «Вот только с чего ты взял, что дальше я лягу с тобой в постель?», маленькое несчастное черное существо по имени Джой вместо нее. Реконкиста. Страстная и странная ночь в Турции в минувшие выходные. Ее: «Я е…анутая, Сень?» И: «По крайней мере, пока ты женат, а я замужем. Или, клянусь дочерью, эта встреча станет у нас последней». Мой вчерашний уход — не уход, бег! — из квартиры в Митино от раздевшейся уже Ивы. Сегодняшняя встреча в кафе — будто бы не с ней, Ивой, а с совершенно другой, неизвестной мне женщиной, с которой, знай я раньше, что она ТАКАЯ, никогда бы и ни при каких обстоятельствах. Всего этого Дарья, разумеется, не знала, или знала, может быть, три, пять процентов от этого. Какое же она имеет право задавать мне такой вопрос?

— Нет, — коротко и жестко ответил я, подняв на нее глаза.

Пару секунд Дарья сопротивлялась моему взгляду, потом отвела глаза.

— Что же она вам такое сказала? — пробормотала она.

— Не имеет значения, — нахмурился я. — Уже не имеет. И, кстати — вас, мисс, это в любом случае не касается.

Пожалуй, лучше мне было этого не говорить. Дарья вскинула голову, выдернула из-за спины руки, и оттопыренным указательным пальцем категорически отрицательно помахала передо мной.