Петр, наконец, успокоился и заговорил серьезно:
– Вижу, дивитесь. Оно и правильно. Так ведайте ж, что послан я к вам самим Господом. Бог и Матерь его Пречистая по милости своей даровали вам меня, дабы обустроить землю Русскую в счастии и благости. Для дела сего надобны мне верные помощники, и я выбрал вас, поелику свою преданность показали многажды.
Охая и крестясь, Филимон поднялся, однако ноги его не держали. Он опустился на скамью, но тут же снова сполз на пол, упал на колени и слушал царя, уткнувшись носом в ковер. Василий же так и стоял столбом, не шевелясь и не произнося ни звука.
– Ну, полно, полно. Аль вы ране не ведали, что я не простой младенец?
– Диво дивное, – пробормотал Василий, истово перекрестился и плюхнулся на лавку.
Петр кивнул писарю:
– И ты садись. Вот что я вам скажу, слуги верные: открываться мне пред боярами покамест рано, надобно, чтоб они меня несмыслом видели. А мы с вами тем временем будем землю Русскую подымать.
Филимон, перебравшись на лавку, во все глаза смотрел на царя, губы его шевелились в безмолвной молитве. Наконец он очнулся и, прочистив горло, изрек:
– Сказывай, государь, мы за тобой хоть в пекло адово.
– Ну, туда нам без надобности, – улыбнулся Петр. – Тебе, Филимон, велю каждое утро являться ко мне и записывать, что я наказываю. И первое мое слово будет таким: сыщите мне на Москве всех лекарей да людей ученых, кои науки ведают. А в Немецкой слободе порасспрошайте про ихних таких же, пущай и за границею. Надобно нам как можно боле таких умников призвать и на Руси школы учинить да академии.
– Да какая ж ноне Немецкая слобода-то, батюшка? – удивился Василий. – Ее ж еще прошлогод ляхи пожгли.
Вот это новость! Петр был уверен, что иностранная деревня существовала в России аж с шестнадцатого века, и очень на нее рассчитывал.
– Хм… Но жители ж не погорели? Где они нынче?
– Да кто где, государь. Какие на Орбате отстроились, а иные у Поганых прудов[12]
.– Вот к ним и ступай, покрутись там, выпей с ними да про умных сведай.
– Слушаю, батюшка Петр Федорыч, – поклонился Васька. – Да только как иноземцам к нам приехать? Все западные уезды ворогом заняты.
– Ты порасспрошай, а как приедут – это уж моя забота. А ты, Филимон, наших мастеров пригляди, они мне поболе чужих надобны.
– Все сделаю, как накажешь, государь.
– И помните: об том, что я вам открылся, никому ни слова покамест!
Что ж, начало положено. Приедут европейцы, соберутся наши умельцы, и пойдет дело. Наука поднимется, медицина разовьется, искусство светское…
«Надо же, наши, – усмехнулся про себя Петр. – Похоже, я уже считаю Русь своей родиной».
Но в первую очередь, конечно, необходимо покончить с войнами. Не вмешаться – так они продлятся несколько лет, причем Польше придется отдать Смоленск и Чернигов, а шведам – все русское побережье Балтики. Паршиво. Значит, нужно что-то поменять.
Петр настолько погрузился в свои думы, что не заметил, как вошел Пожарский. За ним показался Василий с бледным как смерть лицом. Дмитрий Михайлович поклонился по чину, в пол, и решительно заговорил:
– Государь, чегой-то Васька сказывает, будто ты не по-ребячьи глаголешь? Молю тебя, яви милость, покажись холопу верному во всей красе.
– Та-ак! – нахмурился Петр.
Хотя гнев такого малыша выглядел скорее уморительно, чем грозно, лицо Василия приобрело пунцовый цвет, он бросился на колени и уткнулся лбом в половицу.
– Не вели казнить, великий государь. Все для пользы твоей, батюшка. Ты ж мне наказ дал иноверцев кликать, а как я такое дело без хозяина осилю? Поруку даю, князь Дмитрий Михалыч человек честный, достойный, об деле твоем будет как о своем печься и нас не выдаст.
Ну, Васька, ну, болтун! Впрочем, Петр и сам собирался открыться Пожарскому: ему нужны сильные и верные сторонники.
– А то я не ведаю, – хмуро сказал он. – Садись, князь. А ты, Василий, ступай. Да дверь поплотнее притвори.
Охранник вскочил и, согнувшись в поклоне, задом вышел из комнаты. А Пожарский в удивлении потряс головой, словно отгонял наваждение.
– Так, значит, не соврал Васька?!
– Как видишь. Ладно, князь, коли мы теперь заодно, садись да сказывай, какие дела на Руси.
– Слава Богу, государь, – пряча улыбку, ответил Дмитрий Михайлович. – Я нонеча лишь из войска возвернулся, добрые вести привез. Отвоевали мы с князем Черкасским да воеводою Бутурлиным для твоей царской милости крепости Белую, Дорогобуж и Вязьму. Князь с государевым войском на Смоленск двинулся, а воеводу раненым свезли в Калугу.
Оп-па! Смоленск был как раз одним из первых пунктов в плане Петра! Если его отвоевать, поляки наверняка пойдут на переговоры, причем совсем не на тех условиях, что были в действительности.