Дотянуться до престола

«Ну да, все, как и было в реальности, ничего не изменилось. Ладно, исправлю эти досадные ошибки – и Смоленск будет взят. А потом попробую надавить на короля Сигизмунда… Как? Чем я могу ему грозить? Что про него знаю? Он хочет посадить сына на русский престол. Что еще? У него много детей или, по крайней мере, будет много. Обожает жену, помнится, умрет от горя вскоре после ее смерти. Дети, жена… Кажется, у него через несколько месяцев должен родиться сын… И после этого королева заболеет. Вот на чем можно его подловить! Рискованно, конечно, но попробовать стоит. А когда с поляками мир будет подписан, можно союзом с ними и шведам угрожать».

Между тем князь в отчаянии воскликнул:

– Да почто ж нам мириться, коли ломим? Ляхи-то затребуют, чтоб Владислав ихний царем русским звался. И помыслить жутко, сраму не оберемся, батюшка!

– Пусть себе, – беззаботно махнул рукой Петр. – Нам нынче не о чести, а о выживании государства думать надобно. Вот обрастем жирком, поднакопим силенок – тогда и займемся прочим.

Пожарский с пунцовыми от стыда щеками стоял перед царем и качал головой. Это что ж малец удумал-то?! Нет, совершенно невозможно делать ляхам столь унизительные уступки!

Он решительно шагнул к трону.

– Воля твоя, государь, выслушай. Ты, хотя и Божий посланец, но дите малое, и в делах сих несмышлен. Дозволь боярам самим рассудить, не дай свершиться срамному миру.

– Чего ж ты, Дмитрий Михалыч, хочешь? Чтобы длилось великое шатание? Народу и без того едва не в половину убыло, дык и еще столько же на поле брани положить?! Я, хотя и в малом теле, но именем Господа сказываю. И все наперед ведаю.

– Да неужто? – Рот у Пожарского приоткрылся сам собой. – Нешто ты будущность видеть могешь?!

– Вестимо. Откуда ж иначе я про бельских немцев услыхал? И все не так ладно, как ты, князь, себе мыслишь. Вон, новгородцы уже шведскому королевичу присягнуть вздумали. Сказываю – коли нынче не замиримся, пять годов землю кровушкой русской поливать будем – и все одно Смоленск и Чернигов ляхам уступим.

Честное, открытое лицо князя помрачнело, зубы сжались, на скулах заходили желваки. Было ясно, что его раздирают сомнения: можно ли положиться на слово царя-младенца? Верить ли?

Петр сел на свой мини-трон и протянул ему руку:

– Поди сюда, Дмитрий Михалыч.

Тот опустился на колени на ступеньку, и лицо его теперь было прямо напротив лица царя. Сжав его запястье, Петр проникновенно сказал:

– Верь мне, князь, я токмо счастия для земли Русской желаю. Господь мне порукой – ничего худого не учиню.

Пожарский долго смотрел ему в глаза, потом медленно кивнул:

– Не сумлеваюсь, государь. И да поможет тебе Бог!

Облегченно вздохнув, Петр продолжил:

– Так что ступай да на Боярской думе настояние о мире обскажи. Пущай кондиции готовят. А мы с тобой на помощь князю Черкасскому двинемся да пушки с мортирами прихватим.

Пожарский недоверчиво мотнул головой.

– Ужель ты, государь, самолично на Смоленск пойдешь?

«Чтоб я упустил возможность посмотреть, как воюют в семнадцатом веке? Как на моих глазах меняется история? Да ни в жизнь!»

– Пойду, князь. Город нам ох как надобен, опосля его сдачи ляхи посговорчивее станут. А как возьмем его, так и двинешься к ним с кондициями.

– Худой из меня переговорщик-то, государь. Ты лучше Иван Михалыча пошли, Воротынского.

Петр кивнул: боярин ему нравился. То, как он повел себя, узнав о проделках жены и шурина, не могло не вызывать уважения.

– Добро. Пущай зайдет, сам его наставлю.

Пожарский вдруг усмехнулся в усы, тепло и ласково глядя на царя.

– Чего ты?

– Прости, государь, – пожал плечами князь. – Все никак не могу привыкнуть, что малец такие умные речи ведет.

Представив, как выглядит со стороны карапуз, поучающий государственного мужа, Петр рассмеялся весело и заливисто. Его звонкому смеху вторил могучий хохот Пожарского.

Глава 5

Вот уже две недели, как Ермолай Пугало присоединился к войску Заруцкого. Не то чтоб его манила казачья вольница, нет. Он предпочел бы остаться в Москве, но кто-то из товарищей мимоходом упомянул, что видел в городе Акимку Рыжего и Николу Роговца, собутыльников, с которыми Ермолай вломился в тот проклятый вечер в дом девчонки. Эх, а ведь он надеялся, что дружки его сгинули в пламени смуты…