Дотянуться до престола

Исподлобья поглядывая на гостя, атаман размышлял. Эх, сколько ж времени потеряно! По-хорошему, надо было по весне на Москву идти, пока еще мальца того на царство не венчали. Но сил тогда было мало, и Заруцкий не рискнул. Все надеялся на подмогу, все ждал. А теперь что? Баловень вовсе не пришел, люди Самойлова, утихомиренные дарами и обещаниями царя, перешли на его сторону. Да и в Ивановом войске начались шатания, ежедневно то один, то другой есаул сообщал о сбежавших. Города и селения Тульского уезда целовали крест московскому государю и поднимались против атамана. Надо бы торопиться с наступлением, да куда там: даже вместе с теми, кого привел Косой, войско Заруцкого едва насчитывало три с половиной тысячи человек. На небольшие городки сил пока хватало, но на Москву с этим не пойдешь. Оставалось одно – сидеть в Одоеве и ждать Васковского с его сотнями. Вот атаман и сидел. И ждал. И дождался: теперь напротив него сидел государев посланник.

Заруцкий разлил по стопкам брагу и начал:

– Ну, сказывай, чего там твои бояре удумали?

– Не бояре, а сам царь, – возразил Василий.

– Ага, вестимо, кто ж еще. Думаешь, я не ведаю, что ваш царь не больше нашего?

– Государь у нас един, и, поелику он Божий посланец, так и в свои несовершенные лета мыслит получше нас с тобой.

– Ох, чую, бояре хитрость задумали, – усмехнулся Заруцкий и, подняв стопку, примирительно добавил: – Ладно, с Богом.

Выпив, Васька поудобнее устроился на лавке, прислонился к стене и сложил руки на груди.

– Слушать-то будешь аль нет?

Иван, хрустя соленым огурцом, кивнул.

– Царь Петр Федорыч готов тебе и твоим людям прощение даровать. И даже боле: воеводою тебя сделать. Вот только воеводство свое ты должон сам отвоевать.

– Это как же?

– А вот так. Наказывает тебе великий государь отбить донскими и запорожскими силами у османцев Азов и засесть там. А уж он тебя всемерно поддерживать станет, слать оружие, еду да питье. В общем, для казачков твоих довольствие. А возьмешь крепость – посадит царь тебя своею милостью воеводою на многие лета.

Заруцкий расхохотался весело и заразительно, изо рта на дубовый стол выпал непрожеванный кусочек огурца.

– Никак твой премудрый самодержец решил еще и с османцами воевать?

– А это не твоя печаль. Возьмешь Азов – будет тебе слава да богатство. Пойдешь на Москву – голову сложишь. Аль не слыхал, что старец Амвросий сказывал?

– Да ты, небось, подкупом аль силой его сюда притащил.

– Ты, Иван, людей совсем не разумеешь. Ужель не понял, что искренне он глаголал?

Подперев буйную голову рукой, атаман задумался. Да, в словах Амвросия сомневаться не приходилось, он человек известный и врать не станет. А значит, и в самом деле Маринку ждет смерть на Москве. Бог бы с ней, с Маринкой, но вот Ивашка, сын, к тому же кандидат в цари и его, Заруцкого, пропуск в лучшую жизнь. Может, и в самом деле не стоит идти на Москву, а сделать, как наказывает царь? Азов… А что, неужели он крепость не возьмет? С его-то силами, да еще по дороге, пока доберется до Низу, сколько присоединится. И запорожцев можно позвать на помощь. Конечно, придется постараться – Азов казаки уже брали, но чтоб засесть там…

– И что ж, ежели я отвечаю согласием? Как мне крепость оборонять, когда турецкий султан придет?

– Год просидишь там, и опасность минет. Поверь, опосля османцам не до тебя станет.

– Да, паря, доишь ты шибко, да молоко жидко. Неужто не боятся бояре, что я там другого государя посажу? – усмехнулся Иван.

– А вот это не сбудется. Ежели даешь добро на Азов, то Маринку с сыном надобно выдать.

– Что?! – Заруцкий вскочил, черные глаза загорелись грозно и страшно. – Да в уме ль ты, посланец?!

Он схватился за саблю, но Василий продолжал сидеть, сложив руки на груди, лишь веснушки чуть вспыхнули на его круглом лице.

– Погодь, Иван, не горячись. Головушкой своей покумекай. Князь Пожарский Смоленск взял да с войском на Москву воротился. С Польшей да Швецией со дня на день замиримся. Вся рать наша теперича супротив тебя встанет. Города да крепости уж государю новому присягнули. Нету у тебя надежи это все вспять оборотить. Тебе нынче одна дорога – на плаху, коли с царем-батюшкой не уговоришься.

– Да я тебя на куски изрублю!

– И что с того выгадаешь? Лишь опалу государеву. И кол, как старец Амвросий сказывает.

Атаман, внимательно посмотрев на Ваську, вдруг рассмеялся.

– А ты, погляжу, совсем бесстрашный. Любо! А то давай ко мне, есаулом поставлю.

Василий закатил глаза и обреченно махнул рукой: дескать, что с дураком разговаривать. А Заруцкий вернулся на свое место, разлил еще по чарке, махом опрокинул свою и задумался.

Да, хитер, конечно, царь, хочет опасного врага подальше от Москвы отослать, а заодно от соперника избавиться. Ан нет, государь премудрый, не выйдет. У нас тут свой венценосец имеется, не хуже тебя. И мы его не выдадим!

Он поднял на собеседника мутный взгляд и рявкнул:

– Ступай отсель! Понеже ты посол да при старце, худого тебе не сделаю, и на том Бога благодари.

Но Василий, неторопливо осушив свою чарку, упрямо покачал головой: