Дотянуться до престола

Поначалу Петр просто хотел покататься. Но когда неделей позже увидел на реке нескольких мальчишек с привязанными к валенкам коньками, ему пришло в голову, что спорт не меньше, чем культура, может развить страну. И он приказал организовать команды, которые самолично учил правилам хоккея, керлинга и даже столь популярных во Франции лыжных гонок. А с приходом тепла рассказал о футболе, теннисе, регби, баскетболе. Мальчишки и юноши с удовольствием пробовали свои силы в разных видах спорта.

Впрочем, это было далеко не единственным занятием юного царя. После установления мира дело наконец пошло, и задуманные им планы начали осуществляться. Сначала понемногу, со скрипом, но потом завертелось так, что он не успевал все контролировать.

Первыми по ставшим почти безопасными дорогам прибыли из Европы семь живописцев, которых Петр пригласил, чтобы устроить художественную школу. Поначалу эта затея была принята в Москве с настороженностью, но со временем прижилась. Глядя, как царь украшает стены покоев парсунами и пейзажами, придворные начали подражать ему, заказывать портреты и развешивать их в своих домах. А люди попроще, видя, какие деньги платит знать за ставшую модной живопись, стали отдавать детей в художественную школу.

За художниками последовали алхимики. Эти люди сочетали в себе знания по медицине, фармакологии, математике, и юный царь надеялся, что при правильной постановке дела они смогут стать основой научной школы. Так и случилось: едва освоив русский, иностранцы уже обучали московскую молодежь премудростям известных в Европе наук. Петр прилагал все усилия, чтобы образование стало модной тенденцией, показателем значимости в глазах царя, а значит, и государства.

«Глупых и негламотных на службу блать не стану!» – объявил он боярам, чем поверг их в настоящий шок.

Впрочем, не менее важным направлением Петр считал и медицину. Он приказал организовать лечебницы при крупных монастырях, где трудились обученные иностранными лекарями монахи. Сам же, как мог, объяснил необходимость гигиены, не забыл и про стерилизацию инструментов и перевязочных материалов при операциях. Да что там гигиена, он даже подал эскулапам идею гипсовых повязок при переломах.

За этими занятиями прошло полтора года. Все, казалось, смирились с Петром в роли царя, и никто больше на него не покушался, не пытался выкрасть. Жизнь текла активно, и порой, ложась спать, он ловил себя на мысли, что за весь день ни разу не вспомнил о Париже…

Уже подъезжали к Москве, когда до слуха царя донеслись разноголосые крики. Вид ему закрывала широкая спина кучера, и он выглянул в боковое окошко.

По обеим сторонам дороги теснились бревенчатые домишки, новые, но неказистые, окруженные частоколом. Высыпавшие на улицу слободские и посадские жители склонились в земном поклоне, а крестьяне попадали на колени перед царским величеством. Все они с интересом косились куда-то вперед, в ту сторону, куда направлялась карета. Стрельцы, шедшие впереди, примолкли и сбавили шаг.

«Уж не пожар ли?» – встревоженно подумал Петр, и в этот момент карета остановилась.

Шереметев встрепенулся и потер ладонями мясистое лицо.

– Что там? – требовательно крикнул он в окно.

Рядом тут же появился всадник и, пригнувшись, ответил:

– Толпа на дороге, Федор Иваныч.

– Чего хотят?

– Не ведаем.

Между тем голоса становились все громче, уже можно было различить крики:

– Пусти-ка, служивый!

– Челобитная батюшке-царю.

– Да нам только б маненько…

Петр наконец разглядел толпу мужиков, преградивших дорогу царскому поезду. Было их не меньше сотни – всклокоченные, бородатые, в светлых рубахах, подпоясанные кто кушаком, а кто и просто обрывком веревки, удивительно похожие друг на друга. Позади них стояли люди посолиднее, по виду посадские и торговцы. Обреченно вздохнув, Шереметев полез из кареты, и через несколько мгновений послышался его гневный голос:

– Чего вы тут, ироды?

– Бьем челом великому государю…

За все время царствования Петра такое было впервые. Конечно, челобитчики приходили в Кремль, но чтоб останавливать на дороге… Он с недоумением пожал плечами и принялся дергать дверцу кареты.

– Почто ж ты сам-то, батюшка, – заголосила проснувшаяся мамка. – А ну-кась, дай я отомкну.

Стремление все делать за него доводило Петра до бешенства. Сжав зубы, он распахнул дверь и спрыгнул в дорожную пыль. Рядом тут же материализовался Василий. Слез с коня и встал подле хозяина, всем своим видом показывая, что умрет, но не даст в обиду юного царя.

Петр сделал пару шагов вперед. И успел увидеть, как чернобородый мужичок, стоявший во главе толпы, с поклоном протянул Шереметеву челобитную. Тот взял ее двумя пальцами, на лице отразилась брезгливость. Боярин помахал свитком в воздухе, словно отгоняя дурной запах, и, не глядя, сунул его в руку подскочившего дьяка.

– Опосля почитаем ваше прошение, – ворчливо сказал Федор Иванович, – а теперича ступайте, мужики, ступайте.

По толпе пробежал возмущенный вздох, послышались недовольные возгласы:

– Нет уж, боярин, ты при нас прочти и ответствуй.

– Покажь челобитную царю-батюшке!