Доверься жизни

Клуб «100» находился в центре Москвы, в переулке неподалеку от здания ФСБ на Лубянке. Шлюхи и узники: стоны здесь привычное дело. Деревянная дверь, по бокам – два стодевяностосантиметровых молодца, которые украсили бы подпольные бои в Лефортово. Пропускали они только две категории людей: постоянных посетителей и тех, кто выходит в темных очках из внедорожников с тонированными стеклами. Вошедшие спускались по лакированной лестнице, сдавали пальто в гардероб и проходили в большой зал, где раскаты техно били под дых девушкам, полосатым от лазеров, как полярная ночь от сияний. Проститутки танцевали, двигая всеми сочленениями, или пили что-то за баром, скрестив ненадолго ноги. Температура была ровно такой, чтобы и тем, кто в одних трусах, было не холодно, и тем, кто пока в пиджаках, – не жарко. Таня провела в клубе «100» два года: сидя на красных подушках и на бизнесменах, ложась под казахских банкиров или крутясь на шесте посреди клуба перед демократичными европейскими журналистами, застывшими в ожидании, когда же восьмой шот водки растворит последние угрызения совести. На то, чтобы освоить шпагат, вращаясь на шесте с откинутой головой, у нее ушло полгода, после чего она делила с Людмилой звание лучшей местной танцовщицы. Среди завсегдатаев клуба «100» были бизнесмены из Центральной Азии и Европы и некоторые депутаты Думы, для которых существовала потайная лестница и VIP-комнаты. Иногда какой-нибудь американский писатель или скандинавский художник заходил убедиться, что закрома московских борделей еще не обескровлены утечкой русских девушек в страны Евросоюза.

Хозяином был англичанин, некий Руперт В., которому уже десять лет удавалось избегать и рэкета местной мафии, и давления властей, и даже угроз от органов. Он очаровательно говорил по-русски, в любой напряженной ситуации призывая на помощь Достоевского, и взял себе в помощники пару грузин. Спустя два года жизни в России он принял православие в одном из монастырей Золотого кольца и изрядно пугал олигархов, которые пытались встретиться с ним и разнюхать, нельзя ли снять с него пенку, читая на старославянском псалмы, полные восторгов о спасении души и силе веры. У него были впалые щеки, загорелое лицо, настороженный взгляд, и передвигался он тоже осторожно, будто через боль, чем-то напоминая галапагосских морских игуан, чьи прогулки по застывшей лаве вдохновили некогда Дарвина.

Цитируя Чорана с Бодлером, он объяснял посетителям, что девушки его пурпурного царства – это святые мученицы, что плоть их – ковер для молитв, а чрево блудниц – сосуд для слез мужчин, обреченных на грех влечением плоти. Девушек он набирал по правилу, исключавшему всякое принуждение: они платят за вход, а с клиентами ведут дела сами. Клуб делал кассу на аренде приватных комнат и алкоголе. Девушки торговали собой, Руперт сдавал помещения.

Татьяна недолго искала путь в клуб «100». Соседка по общежитию еще с прошлой зимы была местной жрицей шеста и устроила ей встречу с владельцем. Когда Руперт и его грузины увидели сей плод любви урало-алтайской принцессы и московского боярина, да вдобавок с идеальным французским и с хладнокровием токарного станка, они, не задумываясь, предложили ей танцевальные курсы. А дальше все пошло быстро: анализы, чтобы убедиться, что Татьяна полна безупречной крови и держит слизистые в чистоте, и – первый выход на сцену.

Когда в клуб «100» заносило какого-нибудь самодовольного француза, его знакомили с Таней. Клиентами были пятидесятилетние дипломаты и бизнесмены, размер живота которых уже не позволял надеяться на бесплатные юные попки. Они спрашивали, как ее зовут, некоторые восторгались ее французским, допивая бокал, а самые неторопливые даже успевали узнать, где она так выучила язык. Но большинству было плевать на то, как уважают Флобера в сибирской глубинке, и под конец все забывали, что Таня понимает каждое их слово, пока они кричат ей «сучка, сейчас отдеру тебя как следует, русская шкура» и тому подобное. Такие потом испытывали некоторый стыд, натягивая трусы, когда она говорила, глядя голубыми и мертвыми глазами: «Надеюсь, в случившемся вы все же нашли некоторую приятность».