Дождь в Париже

Заматерился, как умел зло, на себя, так пусто проводящего драгоценное время в городе, о котором мечтал с детства, на это бессилие, навалившееся именно сейчас, на усталость, груз воспоминаний, дождь… Дернул ногтем штырек на корпусе бритвы, с силой, быстро стал шоркать по роже.

Да, наверняка – и он только сейчас это понял – Женечка была лучшей женщиной в его жизни. Самым интересным из встреченных людей. Но как трудно с этими лучшими и интересными!.. Он не выдержал. Сделал все возможное, чтобы она разочаровалась и ушла. Но два года они все-таки были вместе. Немалый кусок жизни.

В августе девяносто восьмого разбушевался кризис. Дефолт, кажется. Андрей не вникал в его суть: «Я копейки получаю, мне не страшно». Но оказалось вскоре, что кризис касается и его. «Аржаан» перестал приносить доходы: к кризису добавилась и осень, когда ручеек туристов всегда мелел, а теперь совершенно пересох, и владелец, не Юрич, а кто-то там много выше, живший далеко от Кызыла, решил его закрыть. «Даже аренду не отбиваем!»

Известие об увольнении пришло в конце октября, буквально через пару недель после свадьбы. Андрей заметался. Сначала душевно – вот, только-только стал опять семейным человеком – и без работы. Как о потерянном рае, вспоминал теперь о «Дженте». «Дурак, зачем уволился?» В тепле, в стильном костюме, рядом с симпатичными, улыбающимися ему искренне и чуть ли не восхищенно девушками-продавщицами. Скольких он после рабочего дня водил к себе домой…

Да нет, не в девушках дело. Женечки было ему предостаточно. Но вот деньги…

В «Дженте» было классно, как он сейчас понимал. И с зарплатой, и с нагрузкой. И подмывало пойти, попроситься у Ирины Коняевой обратно. А куда еще?

Просматривал объявления в газетах, хватал взглядом слова бегущей строки на экране телика в надежде увидеть что-нибудь подходящее. Что именно – не мог сформулировать и потому, видимо, ничего не находил.

«Слушай, – как-то сказала Женечка, – а если к пастору обратиться?»

Андрей досадливо поморщился: слова жены уже начали иногда вызывать досаду.

«К какому еще пастору?»

«Ну, отцу твоего одноклассника?»

В первый момент это предложение показалось неподходящим, даже возмутительным по множеству причин: идти к почти сектантам на работу, в которой он ничего не смыслит… И Андрей довольно твердо ответил:

«Это не вариант».

А потом – через несколько часов размышлений – согласился.

В прежнем помещении оказалась уже какая-то контора, но Андрею доброжелательно сообщили, где находится храм евангельских христиан. Так и сказали: «евангельские христиане», а не «баптисты».

В недавно построенном здании из красного кирпича, напоминающем скорее спортзал, чем храм, шла служба. Или какой-то религиозный музыкальный вечер. Десятка три людей, русских и тувинцев, взявшись за руки и слегка покачиваясь, пели нарочито тонкими, кроткими голосами:

Радость, радость непрестанна,Будем радостны всегда,

Луч отрады, Богом данный,Не погаснет никогда-а!

Андрею сразу сделалось и хорошо, и противно, и одна часть его словно превратилась в якорь, а другая рванулась прочь. И тут же прилетела обратно, притянутая неким арканом.

Он прислонился к стене, стал наблюдать за поющими, за Станиславом Андреевичем, который в белой рясе или как это у них называется, с металлическим крестом на груди, словно бы дирижировал этим хором, но не руками, а глазами, всем телом.

Люди выглядели смиренными и счастливыми в своем смирении. Они никому не сделают зла, никого не обманут. Но такие ли они за стенами этого здания? И если действительно остаются смиренными, то как выживают в мире, где обманывают, грабят, бьют?

Андрей мотнул головой, отгоняя философские, без четких ответов вопросы. Не за этим пришел, ему вообще все это по барабану. Главное – найти работу.

«А теперь, братья и сестры во Христе, – сказал Станислав Андреевич, – материальное служение. Ведь, к сожалению, не только духовным жив человек, плоть его. И чтобы нам было где собираться в такие ненастные вечера, как сегодня, нужна теплая крыша над головой, свет, вода для чая. За все это мы должны платить мзду… Пожалуйста, братья и сестры».

Маленький, худенький, явно чем-то больной юноша взял со стола медный поднос и стал обходить людей. Те клали деньги. Не особенно, кажется, много, но никто не отказывался, не увиливал. Юноша дошел до Андрея.

«Да я…» – но объяснять, что он здесь по другому делу, он не член их… как ее… общины, стало неловко, и Андрей, нащупав в кармане пуховика мелочь, сгреб ее, осторожно, чтоб не звенела, положил на поднос.

И сразу за этим раздался голос Сейфулина-старшего:

«Спасибо! Спасибо всем. А теперь – чай, наши любимые сдобы и шанежки».

Люди засуетились, стали вынимать из сумок и пакетов еду. Станислав Андреевич подошел к Андрею.

«Очень рад видеть, – протянул руку. – Ринат постоянно интересуется, появлялся ли ты. Какие проблемы?»