Дождь в полынной пустоши

— Чудища еще не перевелись. Обнищала земля на рыцарей без страха и упрека. Некому оборонить несчастных. Беду прогнать, обездоленных защитить.

— Огненный лик в ночных небесах?

— Слабо веруют, не слышит их заступник небесный. Не отыщется голос дозваться Всемогущего. Толи девственницы повывелись, то ли праведники передохли. Грешники кругом остались.

— И надеяться не на кого? — Альтус попробовал угадать спасителей рода человеческого. Назначить себя? Не вспугнуть бы удачу. Путь в ад, но никак не в рай. — На попов если только?

— Попы по бренной земле ходят. В прах душ измарались. На птиц небесных уповайте. Они к нему ближе остальных.

— Птиц?

— А что? Тоже ведь божьи создания… И был вечер, и было утро: день четвертый. И сказал Господь Бог: да воскишит вода кишеньем живых существ; и птицы да полетят над землею по своду небесному. И сотворил Господь Бог рыб больших и все существа живые, пресмыкающихся, которыми воскишела вода, по роду их, и всех птиц крылатых по роду их. И увидел Господь Бог, что хорошо. Уразумел?

Уразуметь уразумел, чего там хитрого, но не удовлетворил любопытства.

— А вам что с того? — насмелился спросить нищий. Глядишь правдой обмолвится, когда ложью сытить начнет.

— Возможно у меня дар, — усмехнулся Колин. — Как и у тебя. Только мне не поверят, а тебе запросто.

— Значит, через меня истину несете, — правильно понял Альтус, но не возмутился. Свой интерес имеет и должно быть не малый, раз запросто с нищим общается. — А ежели бейлиф притянет? Я ведь не умолчу. Расскажу как есть.

— Скромнее будь, — присоветовал унгриец. — Не выделяйся. Дольше искать будут.

— Да обернись я хамелеоном, надолго не спрячешься. Сказывают саин Акли опять Сеньи на службу притянул.

— И кто таков это Сеньи?

— Сыскарь божьей милостью. Если понадобиться человек в городе, а вы знаете только, что он рыжий и звать его Герет, старина Сеньи его найдет быстрее, чем съедите обед.

— Буду только рад свести знакомство с такой выдающейся личностью.

— Те кто сводили, не очень-то в восторге от его общества.

— То они, а то я.

— Особенный выходит?

— Из ряда вон выходящий, — посмеялся Колин.

Длиннющая прогулка скоротать время. Пересидеть бы в шинке, но сейчас не хотелось ни шума, ни вина, ни разговоров, ни назойливых знакомств. В поисках тишины, холода и безлюдья, бродил по набережной, считал с моста звезды. Не в небе, в водах канала. Любовался куполом нефа Святой Бригитты. Скромно и мрачно.

Неизбежного не избежать. Так и от людей, никуда не деться. В тесном проулке, в канаве, загребая грязь в ладони, возился и умирал обобранный и порезанный скорняк. В луже масляные разводья. Ночь не помеха видеть, а кровь не спутаешь ни с чем. Еще дальше, у тупика, трое кончали пятерых. Бились зло и молча. У базилики Авдия Дарителя, плакала избитая шлюха. Ей подвывала брошенная собака. Велик мир, а идти обеим некуда и не к кому.

Кривенькие улочки: Медников, Воскобойников и Аптекарей ручейками стекались к старой церкви. Грязища, нечистоты и лужи плескались в плохонькую ограду, затекали в прорехи. Из черной жижи указательным перстом торчит колокольня. Над куполом беспросветная темень, неподвластная луне и звездам. А за ней, за чернотой говорят рай? Врут, поди.

Колин прошел темной аллейкой. Надавил плечом хлипкую дверь. Посыпались гвозди, отпал запор с куском деревяшки. Под ногами захрустел мусор. Плащ ширкал и марался о стену, собирая паутину углов. Лестница бежала вверх, опережая шаги тяжелым нудным скрипом.

Площадка звонаря продувается холодным ветром. Резкий порыв выгоняет слезу на ресницы.

— Красота! — не надышится Колин. Его взгляд охватывает ломкость крыш, чернильницы площадей, пузыри дворцов и монастырей. Вечерний город кажется необъятным и большим. Грязное тело в редкой сыпи огоньков. Что за недуг снедает обиталище людей? И как излечить его? И кому?

Унгриец извлек из сумки спеленованого ворона, освободил от пут. Птица слабо трепыхнулась.

— Рано еще на выход, — попенял унгриец хмельной птице.

Отхлебнул вина и вместе со слюной сплюнул в разинутый клюв. Ворон задергался, сглатывая жидкость. После четвертой порции омертвел. Широкие крылья расправились и обвисли веером. Колин шмякнул ворона о деревянные перила. Для верности.

Нарастил веревку от колокольного языка и смазав клеем, обмотал птице лапы. Уложил бесчувственную тушку на настил. Прикрыл тряпицей.

На прощание еще раз осмотрел ночную панораму. Чем меньше деталей, тем красивей. Говна не видишь.

Путь к Серебряному Двору занял более двух часов.

— Вот это уже точно они, — бросил Колин под ноги вифферу очередной, капающий кровью сверток.