Дождь в полынной пустоши

У Юаш от возмущения перехватило дыхание. Но возмущение растаяло, туманом под лучами солнца. И остался жгучий страх и стыд. Получается она все затеяла? Сама?!!!

— Я их обманываю, — признала девушка поостыв. — Но не представляю зачем.

— Ты выполняешь порученную работу. И получаешь за нее деньги. Этого мало?

— Да, конечно, — сникла Юаш. Соглашаться, не значит принять. Но и не отказаться.

«Совсем расквасилась.»

— Может заглянуть к тебе в гости? — вслух подумал Колин, над беспокоящими симптомами самоедства Юаш.

— Я живу далеко, — заспешила с отказам девушка.

— Знаю. И даже знаю почему пыталась воровать?

Девушка побледнела. Страх перед нанимателем пересилил остальные страхи и чувства.

«Это же совсем просто. Для себя воровала бы еду. А тебе нужны деньги. И предназначались они кому-то. Лекарю или судейским,» — Колин не сводил глаз с Юаш. Его-то ничего не сдерживало говорить, но он счел за благо смолчать.

Жалостливых мыслей отпустить девушку или не вмешивать в свои дела у него не возникло. Она сделала свой выбор, когда была возможность. Кого теперь винить?

«Визит пока отложим. Как крайнее средство. Хорошо, есть за кого переживать и о ком заботиться. Хорошо, тот кто заботится, делает это не по принуждению и не под давлением обстоятельств.»

— На вот, держи, — Колин подал ей еще несколько монет. Среди серебра блеснуло золото.

— Это много, — растерялась Юаш щедрой оплате.

— Пригодятся. Лекаря дерут безбожно.

Колин поддержал Юаш, наступившую на подол, не растянуться в луже.

«Вот и весь секрет,» — выяснил он причину беспокойства девушки.

Хоть как-то отвлечь, принялся расспрашивать.

— Любишь фокусы?

— В общем, да…

— А можешь сказать за что платишь деньги фокуснику?

— ???

— За обман. Обманываются те, кто готов обманываться. Они этого хотят. Ведь кто самый отзывчивый из зрителей? Дети. Они живут сказками и фокусы их подтверждение. У взрослых другой жизненный опыт и другие интересы. И сказки для них другие.

— Чудовище, которое видели прошлой ночью, тоже сказка?

— Я же тебе сказал, обманываются те, кто рад этому. И хорошо что напомнила… Купи двадцать локтей самого тонкого, но прочного шелка, лучше белого, и сшей из него мешок. Два на пять локтей.

— Мешок? — поразилась Юаш просьбе. Что еще удумал её странный работодатель?

— А что такого? Большой мешок. Только не тяни. Через два дня заберу. Здесь же.

Новая щедрая плата упала в карман Юаш. И если вся её сущность противилась поручениям этого непонятного молодого парня, то тяжесть монет убеждала в обратном. Замириться с самим собой не трудно. В конце концов, её не подбивают убивать или грабить. Может он и прав, люди рады верить тому, что им говорят? Не она, так кто-то другой. И пущенный слух, самый пустой, с удовольствием подхватят.

«А вот если бы это были добрые вести? Поверили бы?» — но признала. — «Сочли меня за сумасшедшую.»

После прощания Колин отправился к оружейнику, отвести душу.

— Уверен у вас есть, чем меня осчастливить.

— Есть-есть, — согласился Кроус и без всяких проволочек выложил на прилавок предмет своей гордости. — Что скажите?

— Ого! — выдохнул унгриец подхватывая алкусы.

Тяжелы. Тяжелы. Почти вес колуна, но это приятная тяжесть. Тяжесть острейшей и прочнейшей стали.

Левый… Алкусы близнецы, но разница обозначена гардами. Колин подумал, клинок с серебряной гардой для левой руки. Не уважают здесь левшей. Осуждают. А за что? За собственную ограниченность? Воздух тяжко завздыхал полосуемый черненным металлом.

Правый… На нем гарда золоченая. На алкусе обидная бессмыслица из рун, дурно скопированная с неизвестного образца.

«Никто не знает воинств Господа. Нууууу!» — загордился унгриец принадлежностью к славной когорте исполнителей божьей воли. Что с того что воля неизвестна? Зато клинки востры!

Воздух не просто вздыхал — выл и стенал под черными сполохами, что пес над плотью хозяина.

Унгриец прошелся по лавке, легко и уверенно работая обеими алкусами.

Мальчишка, сын хозяина, да и сам Кроус, в восхищении тянули шеи увидеть. Черные круги завораживали, как завораживает опасное, запретное и смертоносное. Болезненно и остро почувствовать краткость дней и хрупкость жизни.

Резать воздух в пустую грешно. Не уважение к работе кузнеца и к самим клинкам. Алкусы было за что уважать.

Как всегда досталось манекену. Прошлые прорехи в доспехе тщательно заделаны проволокой, на левую строну навешан небольшой тарч.

Храк! Храк! Два удара в крест. Тарч развалился на половинки. Кольчугу просекла длиннющая полоса от горловины до подола. Не броня, а распашная рубаха.

— Двести! — выпалил оружейник, понимая, оба клинка обязательно будут приобретены. — И не уступлю ни монеты!

— Хотите продам свою шкуру! — пошутил Колин, возвращая клинки на место.

— Кожевник ниже по улице, — радостно пыхтел Кроус.

— Отложить их о завтра.

Оружейник сделал удивленное лицо. Даже обидился.

— Не думаете же вы, что я всякий раз таскаю с собой такую сумму. Поэтому… Завтра я их заберу. А это вам, — Колин привычно щелкнул ноблем по прилавку. — За просрочку.