Дожить до весны

– Знаешь, надо вспомнить всех-всех, о ком мы знаем, и записать.

– Зачем? – удивилась Женя.

– Кончится же эта чертова война когда-нибудь, а мы уедем на Большую Землю и можем забыть кого-то.

– Но если мы сейчас вспомним, то потом все равно можем забыть.

– Надо записать. У меня там были тетрадки, я принесу. И карандаш, – рассудительно заявил Юрка.

Начали вспоминать, конечно, сумбурно – мам, погибших на фронте пап, Юркиных сестричек Таню с Олей, бабушку, Станислава Павловича…

– Давай вспоминать и записывать по очереди – кто когда умер хотя бы приблизительно.

– Ты права, Жень, так лучше и надежней. И причину будем указывать, отчего умер.

– Причина одна – война!

Юра смотрел на подругу с удивлением. Он привык считать Женьку маленькой девочкой, которую нужно опекать, не давать в обиду и учить уму-разуму. Но сейчас рядом сидела повзрослевшая Женя, которой только по метрике было десять лет, а по пережитому все сто. Как и ему самому.

Станислав Павлович прав – их детство закончилось с началом войны, но юность или молодость так и не наступила, для нее не было времени, дети поневоле стали умудренными опытом взрослыми, а кто-то сразу стариками.

Вместе с тетрадкой, в которую они заносили свои воспоминания, Юрка притащил альбом с довоенными фотографиями. Даже не альбом, а толстую конторскую книгу, в которую заботливой рукой Юркиной бабушки вклеивались уголки для фотографий, а потом вставлялись и сами снимки.

Сначала смотреть их было интересно, но постепенно Юрка мрачнел все сильней: никого из тех, кто на снимках, уже не было в живых.

Некоторых Женька узнала без подсказки. Вот дядя Миша, вот Юркины папа, мама и сестрички… а вот сам Юрка…

– Ой, у нас такая же есть! Была… Это Станислав Павлович в мае фотографировал, помнишь?

На фото Юрка хохотал, запрокинув голову, – счастливый, еще не подозревающий о грядущей беде.

Юрка дернулся, рванул у нее из рук книгу и швырнул в буржуйку:

– Не помню, ничего не помню! Нет этого больше и никогда не будет.

Фотография не попала в огонь, она отлетела в сторону под ноги замершему Павлику и под стол.

– Юр, кончится эта чертова война когда-нибудь. – Женя повторила слова, которые часто слышала от своего друга, но Юра возразил:

– И кто из них вернется? – Он кивнул на занявшийся огнем альбом. – Кто из нашего списка вернется?

Юрка говорил сквозь стиснутые зубы с такой горечью и болью, что Женя даже испугалась.

– Ненавижу… фашистов ненавижу…

Они молча смотрели, как догорают воспоминания о счастливом детстве, о людях, которых больше не было. Женя подумала, что у нее нет и такого. Мама приютская, родня только у папы, но все снимки пропали в разбомбленной квартире. Все родные погибли, и память лишь в ее сердце.

Вдруг подумалось, куда же теперь, куда деваться после того, как дядя Миша вывезет их на Большую Землю?

Женя вспомнила, что у бабушки был племянник дядя Жора в Магнитогорске. Самого дядю Жору девочка никогда не видела, а вот его жена Маруся приезжала в прошлом году в Ленинград, звала к себе в гости, сетовала, что Магнитогорску до Ленинграда далеко, но обещала даже показать работу мартеновской печи!

– На Большой Земле в Магнитогорск поедем, у меня там тетя живет. Дядя на фронте, наверное… Только я их адрес не знаю, дома-то был… через справочное найдем.

Юрка посмотрел на нее с удивлением, потом помотал головой:

– Нет, поедем в Таганрог, у меня тетка там. И адрес я знаю, искать не нужно.

– Юр, а там не немцы?

Женя вспомнила, как об оккупации Таганрога еще осенью говорил Станислав Павлович.

Юра с Женей молча смотрели друг на друга. Стало страшно, казалось, эти фашисты всюду, как голод, как холод, как наглеющие с каждым днем крысы. Казалось, что тепло и сытно уже никогда не будет.

Но ведь дядя Миша куда-то летает по льду на своем буере, значит, там есть жизнь без блокады, без проклятых фашистов.

– И от Москвы их погнали! – вдруг заявил Юрка, Жене не нужно было объяснять, почему он это сказал.

– Да, и от Ленинграда тоже погонят весной. – Женя вдруг заметила внимательно слушавшего их Павлика, притянула малыша к себе. – Нужно только дожить до весны. Доживем до весны, Павлик?

Мальчик серьезно кивнул, хотя вряд ли понимал, и что такое весна, и о чем вообще речь. Жизнь этого малыша сосредоточилась на одном – не отстать от Жени. Он так боялся остаться один в темноте и холоде, что не выпускал полу Жениной одежды ни на минуту и поднимал отчаянный рев при попытке оставить его дома. Приходилось всюду таскать с собой.

Это было очень неудобно, но у Женьки не поворачивался язык приказать Павлику сидеть на месте.

Доживать с каждым днем все трудней.

В длинных, а главное, долгих очередях разговоры только о том, что еще можно съесть. Люди делятся «рецептами», которые в другое время в здравом уме никому в голову не пришли бы.

– Возьми книгу потолще да лучше старинную… – с видом знатока советовала женщина, возраст которой из-за худобы определить просто невозможно.

– Да мы сожгли уж все, – отмахивалась вторая – отечная, словно оплывшая.

– А зря. Надо было сначала корешки оборвать.