Доживем до понедельника. Ключ без права передачи

– Ваша манера доказывать – быстро, нетерпеливо, так что крошится и брызгает из-под руки мел, – это подкупает. Есть в этом какое-то изящество, а, Нина Максимовна?

Полная женщина, внимательно глядевшая на Виталия исподлобья, улыбнулась, отряхнула пепел со своей сигаретки в бумажный пакетик и сказала:

– Пожалуй. А можно было бы доверить ему классное руководство?

– Вот! – вклинился мужчина, не по-доброму сверкнув на Виталия очками в тонкой металлической оправе. – Вот где решается вопрос! А этот математический блеск – он еще не доказывает, что человек будет учителем… На семинарах я этого студента не видел, он бегал от меня, как черт от ладана… По истории педагогики – тройка, по теории – пробел. Пусто! Лично я не понимаю, зачем он поступил в педагогический вуз… и чему он, собственно, улыбается? Так что вы рискуете, Нина Максимовна. Мое дело – предупредить.

Высказав все это, доцент кафедры педагогики обиженно отвернулся.

– Филипп Антоныч… – кротко начал Виталий. Но тот перебил:

– Нет, со мной вам объясняться незачем. Вот школа, – он показал на двух женщин, – здесь вам быть целую четверть, здесь и выступайте. А у меня еще другие студенты есть; их трудолюбие и скромность мне дороже, чем блеск отдельных гастролеров! Прошу прощения.

Он вышел.

– Со второго курса точит на меня зуб, – с унылой усмешкой произнес Виталий и, пряча неловкость, стал медлительно стирать с доски.

– Я знаю Филиппа Антоновича как очень хладнокровного мужчину, – отозвалась Нина Максимовна. – Это уметь надо – так его… воспламенить. Но мы в ваши с ним дела не вмешиваемся, мы ваших старых грехов не знаем… – Она помолчала. – Так возьмете классное руководство?

– После такого разговора мне выбирать не приходится. Возьму, что дадут.

– Но это, голубчик, не гауптвахта! Это, наоборот, акт доверия. Справитесь – будет вам лестная от нас характеристика, а стало быть, и зачет… Я сама уж как-нибудь умаслю ваше сердитое начальство. Скажу, что человек, совладавший с нашим шестым «Б», – это учитель… Так, Виолетта Львовна?

– Шестой «Б», вы сказали?! – переспросила в тихой панике та учительница, которая нашла в Дудине обаяние, артистизм и что-то еще. – Мой класс?

– Нет, только на время этой практики, – сказала директриса, но Виолетта Львовна стала уже нервно щелкать своим автоматическим карандашом, и гримаска горестного всепонимания была не ее лице: ясно, мол, все мне ясно, можете не продолжать…

– Золотко, вам следует от них отдохнуть, вы опять свалитесь, – говорила директриса. – При чем тут обида, ревность? Вот я же отдаю ему свои часы… В шестом «Б» погоду делают мальчишки, там какие-то хитрые отношения, там все время ЧП! С вашим сердцем, милая моя…

– С моим сердцем, – тонко усмехнулась Виолетта Львовна, – я могу не понять чего-нибудь другого, но когда мне указывают на выход… пусть в завуалированной, деликатной форме…

Она встала и, не договорив, покинула класс.

– Видите? – сказала Нина Максимовна. – Она у нас по два раза в месяц бюллетенит: мерцательная аритмия, стеноз… – Досадливым жестом директриса дала понять, что диагноз длинный и плохой. – Пойти успокоить.

Теперь Виталий Дудин остался один. На лице его читалось: «Ну и влип!»

За стеной сотрясала коридоры большая перемена.

2

Вы не забыли, что это такое – большая перемена?

Резвится стихия, выходя из берегов. Все озабочены: все боятся недополучить, недоурвать плодов двадцатиминутной свободы! Скорей, скорей! Дети взмокли от страшной целеустремленности…

– Кх! Кх! Кх! – раздается из-за угла, и мальчишка лет десяти, бежавший мимо Виталия, закатывает глаза, шатается, сползает по стенке на пол.

– В чем дело? – спросил у него Виталий.

– Ранили, гады… – простонал тот, весь во власти самозабвенной сценической правды, когда актеру уже не до зрителей.

Двое других мальчишек деловито схватили беднягу под руки и тащат куда-то.

– Куда вы его?

– В плен, куда же. В штабе он развяжет язык!

– Держите карман шире. Ничего не скажу! – на секунду открывает глаза «раненый», и в этих глазах – безумство храбрых.

Откуда Виталию знать: прекратить это следует или позволить? Он, усмехаясь, глядел воякам вслед… Тут перед ним вырос десятиклассник:

– Виталь Палыч – это вы?

– Я…

– Вас Нина Максимовна просила подежурить по этажу.

– Меня?

Но объяснений не поступило, десятиклассника уже нет. Неужели бросаться в этот человеческий водоворот, изображать собою плотину?

…Орава преследователей (из четвертого, кажется, класса) мчится за пунцовым мальчиком, прижимающим к себе рулон ватмана.

– Скажите, чтоб они газету не лапали! – заклинает он, чуть не падая Виталию в ноги и хоронясь за его спину.

Участники погони остановились и тяжело дышат.

– Что за конфликт? – прищурился Виталий.

– А чего этот Монастырский неправильно карикатуры рисует? Что у Ляликова сплошные двойки по-русскому?!

– А на самом деле?

– Четверку он сейчас получил! Вот только что! Четверку!

Вперед выталкивается коротышка с плутовским выражением лица – это сам Ляликов.

– Опоздал он со своей четверкой! Я-то газету делал вчера! Скажите им, что надо вешать так! – взывает пунцовый Монастырский.